Кредиторы эшафота

Бувье Алексис

Он подошел к ней, поглядел через плечо и почувствовал невольное желание заплакать. "Бедный малютка! Если бы он был здесь!" — "Если бы он был здесь, ты была бы благоразумнее". — "Какие добрые глаза". — "Да, твои". — "Почти, но рот у него был твой". — "Можно подумать, что он улыбается…". — "Когда он был здесь, хорошие отношения не покидали нас". — "Я потому и плачу. Я одна. Если бы ты хоть раз поплакал со мной!" — "Я плакал в день похорон, но скрывал от тебя свои слезы. Я был опечален, но тем не менее заставлял себя улыбаться". — "В таком случае, — сказала

она, зарыдав, — нет причины меня гнать отсюда". — "Но ты сама оставляешь меня". — "Я?!" Он обнял жену, и они вместе плакали, целовали портрет — и забыли все, что было между ними плохого.

Несколько минут спустя, вешая портрет на место, он говорил: "Милая моя, это очень хорошо, но нужно, чтобы у него был брат".

Так как Луиза плакала, Панафье обнял ее, говоря, что пора ложиться спать. Луиза перестала плакать.

Два раза в течение ночи в квартиру Панафье стучались, но он не открывал дверь. На другой день утром он отправился к братьям Лебрен, и оказалось, что это они присылали за ним ночью.

Дело в том, что среди ночи к ним приезжала смертельно напуганная сестра. Андре так и не возвратился домой. Что с ним могло случиться? Оставил ли он навсегда Маргариту, или с ним случилось какое-нибудь несчастье?

Братья не стали успокаивать молодую женщину, так как им в голову пришла ужасная мысль — Андре не возвращался, следовательно, он был тем самым человеком, которого похитили в прошлую ночь. Следовательно, Андре и был тот Аббат, или Рауль, — тот убийца женщин, которого они искали так давно. Андре — их друг, их брат, отец их племянника — совершил убийство на улице Фрид-лань, из-за которого и погиб их отец.

Братья переглянулись, но ничего не сказали.

Спеша поскорее разрешить мучившие их сомнения, они ночью посылали за Панафье, чтобы он поскорее отвез их к тому человеку, которого похитили на улице Омер. Они хотели как можно быстрее узнать правду, какой бы ужасной она ни была. Посланный не достучался, а Панафье, придя к ним, извинился за то, что не ночевал дома. Братья сделали ему знак, чтобы он ничего не говорил при их сестре которая сидела, закрыв лицо руками, и плакала.

— Боже мой, — говорила она, — возврати мне его ради моего ребенка. Боже, сделай так, чтобы с ним ничего не случилось. Увидевшись с ним, я забуду все, что выстрадала.

Братья вышли с Панафье, и спускаясь по лестнице, сказали:

— Вы должны сейчас же повезти нас к человеку, которого арестовали.

— А что, случилось что-то новое? — спросил Панафье.

— Умоляю вас, — настаивал Винсент, — идемте скорее. Я должен видеть этого человека. Сомнения, терзающие меня, должны или рассеяться или подтвердиться.

— Едемте, — согласился Панафье.

Он подозвал фиакр и сел в него вместе с братьями. И все это время безрезультатно ломал голову над тем, чем вызвано их странное поведение. Он не мог понять причину их беспокойства и поспешности. В то время как экипаж ехал к площади Бастилии, Винсент говорил Панафье:

— Я хотел бы, чтобы мы поехали одни в

то место, где заключен этот человек, но так как вы назначили свидание Жоберу, то мы отправимся вместе. Только, ради Бога, поторопитесь.

Экипаж, повернув на улицу Шарло, поехал по улице Тюрень и вскоре остановился перед кафе на площади Бастилии.

Панафье вышел и спросил доктора Жобера.

— Она с вами? — спросил он его.

— Да, она ждет в экипаже.

— Отлично, садитесь с ней и скажите кучеру, чтобы он следовал за нами.

Прежде чем сесть в свой фиакр, Панафье рассказал кучеру дорогу, а затем опять разместился с братьями.

Экипаж поехал по предместью Сент-Антуан, проехал через площадь Трона, через Венсен и повернул, чтобы проехать в Монтрель. Затем, проехав улицу Пре, они выехали на церковную площадь и остановились перед домом, выглядевшим весьма скромно.

— Я хочу видеть этого человека и поговорить с ним наедине, — обратился Винсент к Панафье.

— Как вам угодно, — ответил тот.

Трое молодых людей вышли из экипажа, а доктор и сопровождавшая его молодая женщина последовали их примеру.

Как только они открыли дверь, перед ними предстал Ладеш.

— Проходите. Вы как раз приехали вовремя. Если бы мы не связали нашего молодца, то он бы покончил с собой.

Панафье ввел всех в дом и познакомил братьев Лебрен с доктором Жобером и Эжени Герваль. Он попросил их остаться в гостиной, а Винсента пригласил с собой.

Они поднялись на второй этаж. Ладеш открывал двери. В комнате, куда он их привел, стоял накрытый стол, заставленный пустыми бутылками и тарелками с остатками обеда.

Здесь сторожа проводили ночи, карауля своего пленника.

На постели, спрятав лицо в подушку, лежал человек со связанными руками.

При виде пленника Винсент было кинулся к нему, но затем повернулся к Панафье и, указывая на Ладеша и Пьера Деталя, сидевших за столом, сказал ему:

— Я хочу поговорить с ним наедине.

— Выйдите, — велел им Панафье. — Мсье Лебрен, мы будем за этой дверью, если понадобимся.

Они вышли втроем и заперли за собой дверь.

Человек, лежавший на постели, вскочил, услышав голос Винсента.

Лебрен подошел к нему, говоря:

— Значит, это ты, Андре!

Винсент взял нож и разрезал веревки, связывающие руки его зятя.

Тот был смущен и старательно избегал взгляда Винсента.

— Значит, Андре, это ты убил мадам Мазель.

Андре опустил голову и не отвечал.

— Это ужасно!

Винсент, закрыв лицо руками, с отчаянием продолжал:

— Ты наш зять, наш единственный родственник. Но как же ты не побоялся божественного правосудия в тот день, когда, убив нашего отца, обесчестил его детей!

Андре ничего не отвечал и, подавленный ужасным обвинением, молча выслушивал проклятия того, кого он сделал несчастным.

Винсент чувствовал себя уничтоженным нанесенным ему ужасным ударом, и будучи не в состоянии больше противиться охватившему его волнению, он зарыдал.