Кредиторы гильотины

Бувье Алексис

Нисетта взяла его в руки и с видом знатока сказала:

– Он совсем белый и стоит больше двадцати тысяч франков.

– Двадцать тысяч франков! – вскричала Луиза. – Ты с ума сошла! Держу пари, что в ломбарде за него дадут вдвое больше.

Трудно себе представить, насколько быстро женщины узнают цену драгоценностей и приобретают способность оценивать камни и жемчуг не хуже настоящих ювелиров. Уже месяц спустя после того, как им подарили первый бриллиант, они знают его истинную цену. Нисетта точно так же знала толк в драгоценностях.

– Да, –

возразила она, – если бы на нем не было пятен, то он стоил бы даже больше.

– Как?! Разве на нем есть пятна? Ах, да, правда, – с досадой сказала Луиза. – Я вижу два пятна.

– Да, два пятна, но это ничего не значит. Несмотря на это, кольцо все-таки прелестно.

– Я его надену, – сказала Луиза, надев кольцо на палец.

– Но что мы теперь будем делать? – спросила Нисетта. – Мне хочется пить. Прикажи подать завтрак.

– Завтрак – здесь!? Ни за что! Я одета, экипаж подан. Можем позавтракать где-нибудь за городом. Как, по-твоему?

– Прелестная идея! – восхитилась Нисетта. – Знаешь что? Мне хочется позавтракать в маленьком трактире у заставы.

– Ах! Я там бывала, когда была совсем еще маленькой. Едем!.. Жюли, дайте мне другое платье и простенькую шляпу.

– Ты оставишь кольцо на пальце?

– Да, конечно. Это будет очень забавно. Жюстен, не надевай ливрею. Ты будешь нас сопровождать. Да, возьми с собой Лорана. Если нас кто-нибудь затронет, он сможет нас защитить.

Жюстен отправился за своим собратом, а молодые женщины спустились с лестницы и поспешно сели в экипаж. На площади Бастилии кучер спросил, куда ехать.

– В «Бешеную кошку», – сказала Нисетта.

– Где это?

– Около Шарона.

– Тогда мы поедем по улице Ла-Рокетт.

– Да, – ответила Нисетта, поднимая стекло.

Луиза с любопытством смотрела, где они едут.

– По какой дороге поехал этот дурак? – недоумевала она. – Ему следовало проехать по улице Мениль-Монтан и выехать на дорогу Ротре. Мы ходили по этой дороге, когда я еще была маленькой. Где мы сейчас?

– Мы едем по улице Ла-Рокетт.

– В таком случае мы поедем мимо кладбища.

– Да, мимо кладбища Пер-Лашез.

Тень неудовольствия мелькнула на лице Луизы» и она вжалась в угол кареты.

– Что с тобой? – спросила наблюдавшая за ней Нисетта. – Ты не здорова?

– Нет.

– У тебя изменилось лицо.

– Нет, повторяю тебе, мне просто не нравится, что они поехали по этой дороге.

– Но еще не поздно, можно повернуть на улицу Мюр.

– Нет-нет, – поспешно сказала Луиза. – Если уж они поехали по этой дороге, то я заеду… Это, может быть, принесет мне пользу.

– Что ты хочешь сказать?

– Скажи, Нисетта, чтобы он остановился перед кладбищем.

– Перед Пер-Лашез?

– Да, я хочу навестить своего ребенка.

– Ты с ума сошла. Послушай, ты поедешь в другой…

– Я так хочу! – перебила Луиза тоном, не терпящим возражений.

Нисетта скривилась и замолчала. Она поехала с Луизой, чтобы повеселиться и посмеяться, а теперь все расстроилось. У нее

не было ни малейшего желания проливать слезы вместе с Луизой. К тому же, она совсем не любила плакать над чужим горем: ей хватало и своего. Но ее положение заставляло ее подчиняться капризам своей подруги, и она повиновалась.

Экипаж остановился, и Луиза, вдруг сразу опечалившаяся, вышла из него. Крупные слезы катились по ее щекам. Она купила два белых венка, и они вошли на кладбище. Обе шли молча, не обменявшись ни словом. Когда они дошли, наконец, до середины кладбища, Луиза остановилась в начале одной из аллей и сказала:

– Здесь.

– Здесь твой ребенок? – спросила Нисетта.

– Да. Мне приятно помолиться о нем. Я забываю его в последнее время.

Она вошла на аллею, но, сделав несколько шагов, вдруг остановилась и с удивлением повернулась к своей спутнице.

– Там кто-то есть, – сказала она.

– Что ты говоришь?

Луиза протянула руку и указала на могилу, находившуюся немного дальше, возле которой стоял на коленях мужчина, закрыв лицо руками.

– На могиле кто-то молится, – повторила она.

Нисетта взглянула и схватила Луизу за руку.

– Пойдем, пойдем скорее! Мы приедем сюда в другой раз! – говорила она.

Но Луиза едва держалась на ногах и не в состоянии была сделать ни шагу: она узнала того, кто молился на могиле. Это была очень простая могила, окруженная маленьким садиком. На простом камне была вырезана надпись: «Здесь покоится Мария-Анна-Полина Панафье, умершая в 30 лет», а немного ниже – «Здесь покоится Луи Поль Панафье, умерший в 2 года. Молитесь за них». Молившийся же мужчина был никто иной, как Панафье. Услышав шаги, он поднялся с колен и взглянул на посетительниц. Узнав их, он вскрикнул, но быстро овладев собой, подошел к Луизе.

– Зачем вы сюда пришли? – произнес он.

Взволнованная Луиза не могла ничего отвечать, за нее ответила Нисетта:

– Господин Панафье, мне кажется, вы выбрали для скандала неподходящее место.

– Скандал происходит из-за вашего, мадам, присутствия здесь – с презрением отозвался Панафье. – Здесь покоятся моя мать и мой ребенок, и я запрещаю таким женщинам, как вы, оскорблять своим присутствием их могилу.

– Мсье, вы не имеете права говорить со мной в таком тоне. Я вправе идти туда, куда хочу. Я сопровождаю Луизу на могилу ее ребенка, и вы не имеете права запретить ей приходить сюда!

– Вы говорите, что я не имею права отказаться от ее лицемерных молитв?

– Это ребенок Луизы, и она имеет право называть его своим ребенком.

– Негодная! – прорычал Панафье и хотел броситься на Нисетту, забыв, что она женщина.

Но та, видя гнев, мелькнувший в глазах Панафье, поспешно отступила, а Луиза, услышав оскорбление, победила свое волнение и бросилась к Панафье, чтобы остановить его.

– Она лжет, Поль! – говорила она. – Она лжет, клянусь тебе.

Говоря это, она опустилась на колени перед Панафье. Нисетта же благоразумно спряталась за могилу.