Кремлевские войны
Шрифт:
Вера сразу поняла, что Николай не стремится афишировать свое появление в ее доме. И это было объяснимо: с его-то биографией! Видимо, у него снова неприятности. Ничего, сейчас он все ей расскажет.
Наконец машина нашла свое место, и Вера пригласила гостей в дом. Сразу бросилась накрывать на стол: понятно, что люди приехали издалека, проголодались, устали. Вера решила не гадать и выставила на стол все, что было: и вчерашний борщ, и только что сваренную картошку, и салат. И бутылочка нашлась – как же гостей
За столом о главном не говорили – так, о пустяках. После завтрака водитель, которого звали Виктор, ушел отдыхать (Вера отвела ему комнату Кости), и они с Николаем остались вдвоем.
Вера думала: сейчас он начнет просить прощения, что за все эти годы ни разу не позвонил ей, не написал, будет уверять, что по-прежнему любит… Это будет неправдой, она это знала, и хотя разоблачать его она не станет, все равно эта фальшь будет неприятной.
Однако Николай заговорил о другом.
– Вера, я к тебе не просто так приехал, – негромко сказал он, глядя ей прямо в глаза своими жгучими черными глазами. – Беда у меня, Вера.
– Какая же беда? – спросила она. – По телевизору вон говорят, у тебя новая организация, люди опять деньги несут…
– Компанию мою того и гляди закроют, – объяснил Николай. – А меня снова посадить хотят. Уже и ордер выписали. Только я от них сбежал. Не стал дожидаться, пока в тюрьму отправят. Не могу я больше в тюрьме сидеть, Вера. Жить-то уже не так много осталось.
Это было верно. Она и сама так чувствовала – что жизнь проходит и надо ценить каждый день.
– Так ты, значит, в бегах… – сказала она. – Вот почему обо мне вспомнил…
– Вспомнил я о тебе давно, – поправил он. – Мог бы сказать, что и совсем не забывал, только это неправда будет. Когда много всяких событий наваливалось – забывал. А когда потише становилось – вспоминал. Хотел позвонить. Только стыдно было. Не защитил я тебя тогда, в 97-м, не обеспечил толком. А ты ведь тогда беременная была, я помню…
– Помнишь? Неужели помнишь? – изумилась она. – Тебе ведь тогда не до меня было: обвинение, арест… Да, была, была. И родила потом. Сыну уже шестнадцать. Я его Костей назвала.
– И где он сейчас? – спросил Николай.
– В лагере спортивном, на Донце, – объяснила Вера. – Он у меня спортом занимается, уже первый разряд получил. А что не защитил ты меня тогда, не обеспечил – так это ты зря. Ты, может, забыл? Ты мне и деньги дал, и совет правильный – уезжать, не оставаться в Москве. Я тебе за это очень благодарна. Я на эти деньги всю свою жизнь устроила. А ты в это время в тюрьме сидел. Это не ты меня бросил – я тебя. Так что не в чем тебе передо мной виниться.
– Ах, Вера, Вера, щедрая у тебя душа, – еще тише произнес Николай. И руку протянул, погладил ее по голове, пальцы в волосы запустил – как когда-то, в давние времена. И больше они в то утро
А когда любовный жар схлынул и они уже просто лежали рядом, Николай еще кое-что рассказал. О том, как развивалась организация в Сибири, о Викторе – он, оказывается, тоже сотник, точнее, тысячник, как и она когда-то была. О том, что на него завели уголовное дело, в Омске взяли подписку о невыезде, а теперь, когда он оттуда скрылся, объявили во всероссийский розыск.
– Так что, я у тебя поживу немного, – сказал. – Не выгонишь?
– Куда ж я тебя выгоню? – отвечала она. – Только…
– Что?
– Когда Костя из лагеря вернется, не знаю, как быть… Я ему все эти годы говорила, что отец у него погиб. Что он был летчик и погиб во время испытания нового самолета.
– А когда он вернется?
– Да вот уже через две недели. А тут и ты, и Виктор…
– Виктор завтра уедет, – сказал Николай. – И так он много для меня сделал, больше ему незачем тут оставаться. А что касается сына…
– Даже если ты не проговоришься, он сам может догадаться. Похож на тебя очень.
– Да, это проблема. Значит, через две недели новое укрытие поищу.
– Нет, я не хочу! Не хочу, чтобы ты уходил! – горячо заявила Вера. – Лучше я тебе квартиру найду. У тебя деньги-то есть?
– Деньги есть, не сомневайся, – заверил ее Николай. – А с квартирой… Может, так даже лучше будет.
В тот же день вечером у него состоялся разговор с Прокофьевым.
– Уезжать тебе надо, Витя, – без обиняков сказал Николов. – Возвращаться в родной Заусольск. Со мной оставаться опасно. И чем дальше, тем опасней. К тому же и вклад твой в нашей организации может пропасть.
– Это почему же? – спросил Прокофьев. – Чай не огурцы на грядке, поливать не надо.
– Предчувствие у меня нехорошее, – объяснил Николов. – Я чувствую, что власти дозрели до того, чтобы запретить нашу деятельность.
– Но ведь счет «ННН» арестовать нельзя, – возразил Прокофьев. – Такого счета просто не существует. У каждого из нас он свой…
– А они объявят деятельность организации незаконной, и тогда вы все, кто мне помогает, окажетесь пособниками, – отвечал Николов. – Они на вас отыграются. А тогда точно никаких операций нельзя будет производить.
– Что же вы тогда будете делать? – спросил тысячник.
– Новую организацию создам, – ни на секунду не задумавшись, отвечал Николов. – Я еще не придумал, как ее назвать, но не в названии дело. В общем, будет новая структура. И пока они раскачаются, чтобы ее тоже закрыть, мы кое-что успеем. А пока тебе, не медля, надо забрать свой вклад. И другим, кто тебе доверяет, то же самое посоветовать.
– Ладно, посмотрю сейчас свою «девятку», соберусь да утром поеду, – согласился Прокофьев.