Крепь
Шрифт:
Ослабив на шее щегольской галстук, молодой человек читал рапорт Тарлецкого с явным удовольствием, которое, впрочем, могло относиться и к напитку. На чтение он потратил ровно столько времени, сколько потребовалось на то, чтобы выпить чашку кофе, не дав ему остыть.
– Ну просто роман! Так вы действительно полагаете, что господина, именовавшегося Зыбицким, убил крестьянин? И при этом исчез его портрет? – сказал он, отложив бумагу. Тарлецкий в ответ развел руками, что означало, что он сам понимает, насколько это нелепо, но получается именно так.
– Эх, Дмитрий Сигизмундович, вы сильно нам навредили. Вы даже себе не представляете, насколько сильно. Это могло стать одним из самых блестящих
Тарлецкий был вынужден достать платок, чтобы вытереть пот со лба. И дело было не в июньской жаре, застегнутом до подбородка мундире и выпитом горячем кофе.
– И вы не зря волнуетесь, – более жестким, чем до сих пор тоном продолжал таинственный чиновник. – Все могло закончиться для вас очень плохо, попади ваше дело в высшую воинскую полицию. И я, признаюсь, не хотел этому препятствовать, в конце концов, выявлением неприятельских разведчиков должны заниматься они. Благодарите сентиментальность нашего директора, решил дать своему однокашнику шанс что-то исправить. Он вас и для зимней вашей заграничной компании выбрал. Вы, конечно, предположения можете строить, но я вам имя благодетеля не назову, не стоит вам знать. [1] Особенно принимая во внимание любовь вашу блеснуть где уместно, и где неуместно эдакой особой осведомленностью, близостью к высшим кругам. Придется, господин майор, опуститься пониже.
1
А. А. Закревский с февраля 1812 года директор Особенной канцелярии военного министра с 1795 по 1802 год воспитывался в Шкловском кадетском корпусе.
– Так я все еще майор? – попытался пошутить Тарлецкий, однако Александр Леонтьевич его игры не принял, он пока вообще при всей своей любезности не ответил ни на один из его вопросов.
– И разговариваете вы сейчас не с господином де Сангленом [2] , а со мной, только потому, что Зыбицкий был не каким-нибудь заурядным лазутчиком, коих даже гражданские губернаторы великолепно отлавливают, а шпионом высшего разряда. Его барон Биньон привез с собой из Франции, я полагаю, не просто так, а для особых поручений.
2
Де Санглен в 1812 году директор высшей воинской полиции, занимавшейся контрразведкой. До этого способствовал отставке прежнего директора Особенной канцелярии А. В. Воейкова как соратника опального Сперанского, отчего у старых сотрудников канцелярии к нему могло быть неприязненное отношение.
Тарлецкий снова вытер пот со лба и неуверенно попытался возразить:
– Но если у него такие важные поручения, зачем ему рисковать и вести подметные речи за Наполеона перед какими-то дурными мужиками?
– Сие тоже особенное поручение. Он ведь и не хотел склонить мужиков к неповиновению, ему нужно было выведать их настроения, а сделать верное заключение о настроениях местного населения способен только опытный шпион, понимающий психологию!
– Вы, Александр Леонтьевич, как будто присутствовали там, на реке, во время разговора, – сказал Тарлецкий, думая, что делает собеседнику комплимент. Он не подозревал, насколько его замечание оказалось точным.
Хозяин
Перехватив взгляд Тарлецкого, Александр Леонтьевич снова усмехнулся.
– Это у вас, военных, почитается чем-то недостойным сменить свой мундир на какую-то иную одежду, пусть даже в интересах разведки. Поймай такого переодетого неприятеля французы – даже пулю бы пожалели, вздернули бы на ближайшем дереве, – сказал он, при этом совсем не рисуясь. – Так что приходится нам, статским, по необходимости чертом рядиться. Для нас не зазорно. Особенно в государственных интересах. А польза от этого маскарада могла быть большая. Кабы не вы.
Сказав это, Александр Леонтьевич положил на стол то, что достал из шкафа – рублевую ассигнацию.
– Возьмите. Вы, помнится, грозились, что я за своим рублем в Вильно поеду? Получилось наоборот. А я извозом не зарабатываю.
От такого эффектного удара Тарлецкий, до сих пор столько раз громивший в диалогах своих оппонентов, просто «поплыл».
– Я… Простите… Я же не знал… Я не мог себе представить… Виноват, – на лбу у Тарлецкого снова выступил пот. – Так значит, там, на лесенке у окна тоже были вы, а не призрак монаха со старосаковичского болота? Господи, я же едва в вас не выстрелил!
– Это я сглупил, каюсь. Мальчишество. Очень уж хотелось довести дело до конца. Хотелось убедиться, что Зыбицкий в усадьбе, потом попытаться продолжить за ним слежку… Кстати, если бы вы не бросились меня преследовать, я бы увидел, кто убил Зыбицкого. Вы и тут оказались не к месту. В то, что оружием кого-то из предков Саковичей воспользовался мужик, я не верю. Скорее, заговорщики, которым вы поспешили заявить, что разоблачили Зыбицкого, решили с ним покончить прежде, чем он предстанет перед серьезным дознанием, где сможет многое нам открыть.
– Но почему же Василь Башан тогда бежал?
– А почему вы решили, что он бежал? Его родственники утверждают, что вообще его не видели с тех пор, как он ушел на фортификационные работы. Не исключено, что с ним покончили так же, как и с Зыбицким.
– Господи, зачем же столько крови?
– Я, наоборот, удивляюсь, почему ее пролилось так мало, почему вас не убили. Неужели из-за того, что вы так очаровали панскую дочку? Ведь все очень серьезно. Кому-то из местной знати Наполеон отвел роль будущего вождя или лидера в восставшей против нас Литве. Кому именно – мы не знаем. Может быть, это скрывающиеся где-то Карл Прозор или Станислав Солтан, может быть, кто-то еще. Зыбицкий должен был привести нас к этому человеку, и я потратил уйму усилий, чтобы занять идеальную позицию для наблюдения за ним. Все получилось просто великолепно, а тут вы! А еще особый случай состоял в том, что Зыбицкий, как вы убедились, на самом деле лица умеет рисовать, он после своего ареста мог не просто нам выдать других агентов и дать их описание, но и натурально их внешность изобразить. Имея портреты, мы бы всех этих агентов в два счета переловили!
В этот момент Тарлецкий почувствовал, что любезность Александра Леонтьевича не более чем следствие хорошего воспитания, на самом деле ему хочется не угощать Тарлецкого кофе, а сделать с ним то, чего не сделали Саковичи. Поежившись, он выдавил из себя:
– Чем я могу загладить… Если это возможно…
– Совершенно загладить вряд ли возможно. Впрочем, действительно, давайте от эмоций (простите, захлестнули) к делу. Итак, «заглаживать», как вы изволили выразиться, будете службой в егерском полку.