Крепость Луны
Шрифт:
— Ты бредишь, — от злости и обиды я опустил голову. — Это просто невозможно!
— А ты уже подумывал, как присвоить шкатулку? Привёл в логово обманщиков и притворяешься невинным агнцем? Думаешь, я тебя не раскусил?
— Ты идиот, Денис! Идиот! — закричал я. На моих глазах выступили слёзы. — Свихнулся… Как же я, Николай Переяславский, буду обманывать друга? Ты забыл, кто я такой?
— Закрой рот! — Денис повернулся к Авениру. — А теперь, старик, вставь ключ в замок и закрой, потом вытащи ключ и положи рядом со шкатулкой, а сам отойди к
Улыбка таилась в бороде Авенира, но он послушно исполнял всё, что приказывал ему Денис. Через минуту Ярый спрятал за пазухой шкатулку и велел нам отойти к стене с кроватью.
— Если кто сделает хоть шаг, тому вышибу мозги. Николай, ты меня знаешь, я на ветер слов не бросаю. Я всегда возьму своё и постою за него. Руки! И ты, старик. Руки выше! Я должен их видеть. Так. Прощай, Николай. Ах да, кое-что… — Ярый сделал едва уловимое движение, и на пол упала чёрная тоненькая книжка в кожаной обложке. Это была Ламбридажь. — Кажется, твоё. И не преследовать! Аревуар.
Дверь грохнула, и наступила тишина.
Я последним, пьяный от обиды, опустил руки. Всё ещё не верилось, что Денис мог так поступить. Он забрал последнюю надежду.
— Почему вы ничего не сделали? — я набросился на Авенира, подходившего к столу.
— А ты почему ничего не сделал?
Эта игривость отняла у меня все силы и вызвала раздражение.
— Он мой друг!
— Да, друг…
— Да, друг! — твёрдо, с каким-то горьким наслаждением выкрикнул я. — По крайней мере, был другом. А теперь… — я поднял Ламбридажь, и мне стало дико жаль эту чёрную книжонку, даже в груди защемило.
— Теперь ты будешь умнее. Я надеюсь на это.
— Прости, Николай, мне он… знаешь, я почувствовал… не понравился он, — смутившись, пробормотал Назир.
Авенир с любопытством поглядел на него.
— Да вы, луриндорцы, не так просты, как кажетесь на первый взгляд.
— Что же? Я ведь ничего такого…
— Подойди, Николай, — велел Авенир.
— Теперь у нас ничего нет, — вздохнул я. — Едва ли есть другой путь в Крепость.
— Подойди, говорю! — старец поднял со стола большой кусок бумаги и расположил его между глазами и свечами в люстре. — Ну-ка, прежде чем укорять меня в бездействии, погляди. Что видишь?
Я присмотрелся, повертел головой и так и эдак.
— Ничего не вижу.
— Так ли ничего?
— Ну да.
— Ничегошеньки совсем?
— Бумага, как бу… погодите, Авенир! А это… линии… не могу разобрать… погодите. О, Небо!
В одном месте на листе проступали серые контуры карты, в другом — письмена, которые мы с Денисом не могли разобрать.
— Что это?
— Не догадываешься?
— По-моему, карта и записки старца.
— Именно, друг мой, именно!
Авенир расстелил бумагу, погладил её ладонью, словно лаская, потом с усмешкой поглядел в моё, вероятно, перекошенное от изумления лицо и прибавил:
— Отпечаток всего, что я доставал из шкатулки. Назир, изволите и вы убедиться?
Я упорно стоял на месте, не давая Назиру пройти
— Но как?.. Как вы догадались, что Денис… что он так может поступить?
— Глаза, Николай.
— Что — глаза?
— Прочёл в глазах безумье и обман. А отпечаток проявится сильнее, и тогда всё будет чётко видно. Да, эта копия лишена живых чернил, но я более чем уверен, что до ближайшего полнолуния замок далеко не убежит.
* * *
Время летело, будто своенравный конь, закусивший удила, и дни рассыпались мимолётными искрами из-под его копыт. Многими часами мы сидели в обители Авенира за составлением плана, пытались продумать каждую деталь, предвосхитить каждую минуту моего пребывания в Луриндории. Меня не покидала мысль о приближении к чему-то судьбоносному. Мучила бессонница, а порой по телу пробегала дрожь, и я сжимался от пронизывающего холода.
Назир оказался замечательным наблюдателем с цепкой памятью, и мы с его помощью рисовали подробные карты, испещренные прямоугольниками домов и лентами извивающихся улиц. Я пытался запомнить месторасположение как можно большего числа выдающихся построек, дворцов богачей, памятников и даже пары театров, о которых Назир с таким жаром рассказывал.
Вечерами мы бродили по склонам гор, пытались угадать положение молодого месяца, скрытого тучами. Но вскоре на Урал обрушились снег и ветер, завьюжило, и прогулки пришлось прекратить. Пару раз от скуки я трансгрессировал в столицу, щедро платил ямщику, и тот лихо прокатывал по заснеженным улицам, улюлюкая и свистя кнутом над головами пугливых прохожих. После такой непродолжительной погони, хотя и чувствовал вину перед усталыми парующими лошадьми, всё же ощущение причастности к городской круговерти успокаивало меня: я заставлял себя верить, что не выброшен на обочину жизни, не покинут человеческим обществом и всё ещё являюсь его неотъемлемой частью.
А теперь я на месте. В самом деле, на месте. Кожей чувствовал: это здесь. Трансгрессировал на плоскую вершину горы, и ноги ступили на скользкие обветренные камни, между которыми набился снег. Кое-где в свете луны отливали желтизной корявые ветки повалившихся на бок деревцев.
Луна… Чуть примятым блином она висела меж вершин далёких гор и щедро лила в морозную тьму свой жёлтый, обманчивый свет, который тушил слабые звёзды в чуть искрящемся небе. Ветер трепал воротник, и этот шелест был единственным звуком в горной тишине Урала.
Я достал карту и сверился. Да, неопровержимый факт: я на месте! Крошечная точка почти слилась с размашистым иксом, означавшим замок. Кровь зашумела в голове, и хотя надо было думать о другом, я в сотый раз поблагодарил Авенира за совершенное чудо. Старик геройски смирился с тем, что замок на копии карты не оживить, но с помощью хитроумных заклинаний даровал капле чернил на бумаге возможность следить за местоположением лишь одного человека — Николая Ивановича Переяславского. Таким образом, я мог видеть, где нахожусь в настоящую минуту. Ах, Авенир!