Крепость не сдается
Шрифт:
Степан Демин подтянулся к окну. К штабу медленно придвигалась многосотенная толпа горняков и их жен. Зоркий глаз Степана различия в первых рядах Голубцова и Горшкова. Вот Горшков выскочил вперед, поднял руку. Демин понял, что Леонид читает стихи.
….Был в России деспот-царь! — донеслось до арестованных, и Степан восхищенно произнес:
— Молодец, Ленька!
По крыше и стенам штаба застучали обломки кирпичей, камни. Зазвенели в штабе разбитые стекла окон. И снова в коридоре послышался топот солдатских сапог.
— Забегали,
В кабинете Норенберга то и дело теперь слышались телефонные звонки. Управляющий копей Попов… Управляющий Кыштымских копей Максимов…. Все просили об одном — освободить арестованных, иначе забастовавшие шахтеры разрушат предприятия.
Норенберг бросил трубку, торопливо зашагал по кабинету, не глядя на урядника Урванцева и вытянувшихся солдат.
— К черту трусость! — крикнул поручик, но звон разбитого стекла прервал его голос.
Норенберг отскочил в угол, потом махнул рукой:
— Освободите этих, которых взяли.
Урванцев бросился из кабинета. Норенберг устало глянул на листовку, вызвал ординарца:
— Жену арестованного Гольца переселите из конюшни в отдельную комнату третьего барака.
Слова его перекрыл многоголосый шум толпы, встречавшей освобожденных. Загремела песня. Норенберг узнал ее. Это был «Интернационал».
— Погодите, — скривился поручик, — доберусь до вас по одиночке.
А толпа уходила от штаба. И сам собой возник в березовом перелеске митинг. Горячие слова о победе бросал в толпу Степан Голубцов. Он говорил о том, что только сообща, только вместе можно победить врага.
А поздно вечером к Степану Викторовичу пришел Иван Матвеевич Масленников.
— Слышь-ка, Степан. Записывай меня в большевики. На своей спине испытал, кто такие всякие кадеты и эсеры с меньшевиками. Понял я, что ваша партия — самая что ни на есть подходящая для меня.
Голубцов пожал руку Масленникову.
— Ладно, Иван Матвеевич, обсудим это с товарищами. Но считай, что мой голос за тебя.
Во мраке осенней ночи затихли копи. Порывистый холодный ветер остервенело рвал оголевшие ветки деревьев. Дарья Кузьминична Голубцова настороженно смотрела за дорогой, переводила взгляд на окна дома Ивана Рожинцева, где проходило расширенное заседание подпольного комитета.
— Надеюсь на тебя, Дашенька, — говорил Степан Викторович, — не потому, что другим не доверяю, а потому, что многим хочется быть на совещании: приехала Софья Авсеевна Кривая, И вопрос важный — о праздновании первой годовщины Октября.
И Голубцова вместе с девчатами из молодежной десятки Леонида Горшкова охраняла тех, кто был в доме Рожинцева. Вообще-то, это даже и меньше подозрений, когда одни девчата на улице.
Стукнул в раму ветер, тоненько задребезжало стекло, и Софья Авсеевна глянула
— Городской подпольный комитет провел 26 октября совещание представителей подпольных организаций. Ваш делегат, — кивнула она на Федора Царегородцева, — уже доложил вам о том, что однодневная забастовка в день 7 ноября должна вспыхнуть на всех предприятиях города.
— Есть и у нас свои предложения, — выждав паузу, сказал Екимов. — Шестого числа в клубе Уфалейских копей белогвардейцы будут показывать фильм для солдат. Соберется много народу. Вот мы и думаем, — хитровато глянул Екимов на Софью Авсеевну, — провести митинг до сеанса.
Василий Яковлевич рассказал о плане проведения митинга, и Софья Авсеевна одобрила дерзкую затею.
— Только продумайте все мелочи. В нашем деле мелочь важна не менее, чем главный момент, людей берегите, не пускайтесь на террор и безрассудные авантюры. Степан Викторович, ты был в Бродокалмаке, помнишь братьев Свиньиных и Мануйлова? — обернулась она к Голубцову.
— Хорошо помню. Смелые, боевые ребята.
— Недавно их расстреляли каратели, кулачье помогло…
Помолчав, она сказала:
— Есть и добрые вести. Ваш матрос Александр Иванов руководит сейчас одним из партизанских отрядов.
— Иванов?! — радостно воскликнул Леонид Горшков. — Дядя Саша! Вот это здорово. Значит, жив?
Переждав шум, поднялся Михаил Филиппович Семенов.
— Я вот о чем размышляю. Митинг в канун годовщины революции — вещь хорошая. Но сам-то праздник будет седьмого числа. Думаю так: надо вывесить где-то красный флаг, да так, чтобы беляки не сразу до него добрались. Скажем, на копер шахты «Александр».
— Верно! — отозвалось сразу несколько голосов.
Софья Авсеевна внимательно оглядела собравшихся и сказала:
— На шахтах усилена охрана. Пойдут на операцию лишь добровольцы.
Вскочили Леонид и Настя. Леонид сказал:
— Мы с Настенькой повесим флаг.
— Э-э! Постойте, молодежь! — встал Максим Филиппович. — Аль для вас я выговаривал? Нет уж, дозвольте мне пойти. У старого человека ум здравый и глаз зоркий. А коль вызвались и они, — кивнул на Леонида и Настю, — то мы трое и пойдем.
Тяжело поднялся Илья Петряков.
— Мы с Леней всегда вместе на такие дела ходили, — сказал он. — Разрешите и сейчас?
Екимов и Голубцов одобрительно кивнули.
— Что ж, на этом закончим, — встала Софья Авсеевна. — Василий Яковлевич и Степан Викторович, задержитесь, остальные могут расходиться.
По одному, по двое безмолвно уходили в темноту ночи подпольщики.
А в комнате остались трое.
— Чем будете людей кормить, — спросила Софья Авсеевна, — коль в кредитной лавке не станут давать продукты хозяева? Как с деньгами?