Крепость не сдается
Шрифт:
Телефонный звонок прервал мысли Норенберга. Агапов интересовался, нашли ли виновников.
— Стараемся, — хрипло выдавил Норенберг. — Мы все силы бросили.
— Ваши силы никого не интересуют, — послышалось в телефонной трубке. — Нужны преступники. Генерал Сахаров передает, что спрос будет лично с вас.
Разговор был окончен. Норенберг бросил трубку и принялся расхаживать по кабинету. В дверь постучали. Долгодворов, остановившись у порога, не мог скрыть торжествующей улыбки:
— Так что, ваше благородие,
— Где, когда?
Рассказ Долгодворова разочаровал поручика. Гольц — десятник и мог разговаривать с шахтерами после работы. Вот только почему они так настороженно оглядывались? И едва подошел Долгодворов — умолкли…
Л. П. Гольц (первый слева).
— Взять всех! — приказал Норенберг, подумав: «С чего-то надо начинать».
Без стука в дверь вошел Зеленин.
— Здравия желаю, вашество! — гаркнул он, и Норенберг поморщился: чего орет?
— Есть важнейшие сведения, — начал Зеленин. Чем дальше он продолжал рассказ, тем больше оживал Норенберг. Оказывается, Зеленин выследил заговорщиков. Они заседали прямо в шахте.
— Кто такие? — нетерпеливо спросил Норенберг.
— Десятник горных работ Еремей Берсенев, забойщик Пантелей Прохоров. Вроде бы Евстигней Егоров с ними был.
И на копях начались аресты.
Леопольд Гольц обедал, когда в дом вбежал Саша Карамышев, неродной сын Гольца. Оглянувшись на мать, Саша сел рядом с отцом и тихо сказал:
— Арестовали дядю Афанасия Ряшина и матроса Александра Иванова.
Саше шел уже шестнадцатый год, и он помогал подпольной организации, выполняя различные поручения, Леопольд Фридрихович доверял сыну.
— Давно? — спросил Леопольд Фридрихович.
— Часа два назад, не больше.
Весть настораживала.
— Спасибо сынок, — кивнул он и вздрогнул, услышав резкий вскрик старшей дочери.
— Казаки к нам идут!
Гольц встал, подошел к окну. Он был спокоен: в квартире не хранилось никаких разоблачающих материалов. Подумал: «Все из одного десятка. Неужели кто выдал?»
Солдаты во главе с Долгодворовым ввалились в квартиру. Фельдфебель шагнул к Гольцу.
— Вы арестованы, господин Гольц!
— Если не секрет — за что?
— В штабе сообщат, — ответил Долгодворов и приказал солдатам: — Обыскать!
Грубить с Гольцем Долгодворов побаивался: все-таки Гольц работал десятником. Как еще повернется дело в штабе.
— Извольте шагать с нами! — указал Долгодворов рукой на дверь, когда обыск был закончен. Леопольд Фридрихович обнял жену, потом детей.
— Я выясню эту ошибку и вернусь, — сказал он им на прощание.
Но
— Что ж, господин десятник, снова встречаемся?
— Ваша воля, — пожал плечами Гольц, и этот флегматичный жест вывел Норенберга из себя. Шагнув к Гольцу, поручик сжал кулаки и процедил:
— В кошки-мышки играть не будем. Куда и кому вы отправили десять вагонов угля?
— Я уже говорил… — начал было Гольц, но Норенберг перебил:
— Молчать! Мне не нужны выдумки. Ряшин и Иванов прямо указали на вас. Они действовали по вашему приказу.
Гольц усмехнулся.
— Я выполнял приказ управляющего.
Норенберг сказал двум казакам:
— Увести в подвал. Приготовьте все, чтобы этот господин заговорил честно и прямо.
Содрав с Гольца пиджак и рубашку, казаки привязали его за руки и за ноги вниз лицом к скамейке.
Мучительно тянулось время. Кого ждут казаки? Услышав резкий голос Норенберга, Гольц понял: ждали поручика.
— Готово?
— Так точно, ваше благородие, — торопливо ответил один из казаков.
Поручик подошел к Гольцу, поигрывая плетью в руке.
— Ну-с, что вы знаете о заговорщиках?
— Ничего мне не известно, — с трудом приподняв голову, сказал Гольц.
— Придется вспомнить, — усмехнулся Норенберг и, помолчав, скомандовал казаку: — Давай ведро!
Тот поставил к скамейке ведро с горящими углями. Норенберг неторопливо зачерпнул шумовкой кучку углей, высыпал их на обнаженную спину Гольца. Резкая, жгучая боль едва не заставила вскрикнуть Леопольда Фридриховича, но он лишь крепче сжал зубы. Лоб мгновенно покрылся холодной испариной.
— Теперь заговоришь? — прищурился Норенберг.
Гольц молчал. Поручик плетью перекатил угли, и теперь боль стала нетерпимой.
— Ну? — Норенберг взмахнул плетью.
Удар пришелся по обнаженной спине, и Гольц застонал. А поручик бил и бил по распластанному телу. Гольц потерял сознание. Очнулся он в темной камере подвала. Рядом кто-то негромко переговаривался.
— Пить, — тихо прошептал Гольц. Чьи-то руки приподняли его голову, приставили к губам кружку. Леопольд Фридрихович разглядел в полутьме Александра Иванова и Афанасия Ряшина.
— И вы… здесь… — проговорил он.
Иванов и Ряшин не успели ответить. В глазок камеры шлепнулся сверток. Иванов подполз и развернул его.
— Йод и бинты?! — изумленно сказал он.
Рядом упал второй сверток. В нем оказался табак, бумага, хлеб, сало и вареное мясо.
— Вам передали други, — узнал Иванов голос чеха Марко. — Лена Овечкина и Настя Собакина от Горшкова. Тихо! Молчите, кто-то идет. Уряднику Топилину будете говорить спасибо, обещал помочь вам. Бежать вам пока нельзя, охрана большая на дворе.