Крепость не сдается
Шрифт:
Екимов оглянулся на Топилина, который по-прежнему углубился в журнал.
— Можете при нем, — перехватил взгляд Норенберг. — Это мой доверенный человек.
— Но мне говорить, собственно, нечего, — пожал плечами Екимов. — Я политикой не занимаюсь, с моим здоровьем, дай бог, норму выполнить в шахте. Я хочу пожить спокойно.
— Все мы хотим, — нахмурился Норенберг. — Но нам не дают спокойно жить! Я уверен, что вы знаете, кто руководит большевиками здесь, на копях! И вы мне все это расскажете, иначе…
Урядник Топилин достал серебряный портсигар
— Закуривайте, господа! Хорошая папироса быстро задает верное направление мысли.
Норенберг оглянулся на Топилина, потом перевел взгляд на Екимова и усмехнулся:
— Вовремя, урядник. Каюсь, нервы подводят.
В кабинет вбежал Долгодворов, весь мокрый, в грязных сапогах, со сбитой на висок фуражкой. Он протянул Норенбергу измятую мокрую бумажку.
— Совсем свежая, ваше благородие, — переводя дыхание, заговорил он. — И число стоит сегодняшнее — 22 сентября.
— Опять листовка?
Норенберг торопливо читал. Василий Яковлевич внутренне усмехнулся. Значит, вернулся из Челябинска Егор Полещук, роздал в подпольные десятки свежие листовки городского комитета партии, и ребята начали действовать.
С силой стукнул по столу поручик.
— Какого черта ваши люди смотрят? — заорал он на Топилина. — Чем они занимаются? Пьянствуют и за бабьи юбки держатся?
Екимов не удержал улыбки.
— Им больше нечем заниматься.
Это было его ошибкой. Норенберг подскочил к Екимову, с размаху ударил его в подбородок.
— Молчать! В подвал его до выяснения!
Вбежавшие солдаты подхватили Екимова, поволокли из кабинета. Успокоившись, Норенберг сказал Топилину:
— Вот о чем пишут большевики: «Товарищи шахтеры и казаки. Кому дорога Советская власть, вступайте в партизанские отряды. Боритесь против белогвардейского насилия…» Представляете, какая опасность таится в таких вот бумажках?
Топилин видел, что Норенберг словно оправдывается перед ним за свою грубость.
— По-моему, надо все же изменить нам тактику, — ответил Топилин. — Одним битьем ничего не добьемся. Вот и с этим… как его… Екимовым надо было ровнее держаться. Насколько мне известно, этот матрос почти безграмотен. Он же болен эпилепсией. Фельдшер рассказывал, что не раз подбирали его на улице. Красные забрали было его в армию, но быстро избавились. Такие и большевикам не годятся.
— Намните ему бока и выкиньте! — махнул рукой Норенберг. — Все-таки изредка послеживайте за ним, больно складно он болтает. Попадет с поличным — расстреляю без суда.
Топилин вышел из кабинета и прошел в подвал. Открыв камеру, где сидел Екимов, сказал:
— Можешь шагать домой, ты свободен.
Василий Яковлевич настороженно смотрел на урядника.
«Странно все это, — мелькнуло в голове. — Не хотят ли установить за мной слежку?»
— Разрешите в Тугайкульский кабак зайти?
— Я же сказал, иди на все четыре, — засмеялся Топилин.
— Но казаки могут задержать меня.
Топилин молча достал из кармана бланк пропуска, заполнил его
— Возьми. В кабаке будь осторожен. И вот еще четыре пропуска. Заполните сами.
— До свидания, — тихо сказал Василий Яковлевич, начиная верить, что урядник ведет с ним честную игру. — Мы еще встретимся.
— До свидания, товарищ Екимов!
И было непривычно слышать это слово «товарищ» из уст урядника Топилина.
В тот же вечер на конспиративной квартире Казимира Купора состоялось совещание членов районного подпольного комитета. Подпольщики П. А. Набережный и Н. И. Пермикин вспоминают, что на этом совещании Василий Яковлевич Екимов довел до сведения членов комитета план операции по изъятию десяти вагонов угля для нужд Красной Армии, предложенный Софьей Авсеевной Кривой. Подпольщики копей стали готовиться к смелой и дерзкой операции.
Леонид ласково глянул на Клаву, притянул ее к себе.
— Какая ты у меня красивая, — шепнул он.
— Увидят, — несмело отталкивала его Клава.
— Ничего, — вздохнул Леонид. — Все уже знают, что ты моя невеста.
Они сели на завалинку во дворе.
— Вот что, Клава, — сказал серьезно Леонид. — Сегодня к тебе придет женщина в черном городском платье. И шапочка на ней будет черная. На лицо опущена сеточка, забыл как ее называть, иностранное слово. В руках у этой женщины будет голубой веер. Она спросит у тебя, как увидеть полундру. Ответь, что полундра дома, оставь женщину здесь и беги к Василию Яковлевичу Екимову. Увидишь его, скажи, что его спрашивает далекий гость, вернешься, отведи женщину в дом Ивана Рожинцева. Запомни все это хорошенько. Ну-ка, повтори…
Леонид ушел. Клава, прибирая в доме, то и дело выбегала за ограду, чтобы встретить женщину в черном. И собаку накрепко привязала в огороде.
А женщина появилась незаметно в дверях. Клава даже не услышала, как гостья прошла по ограде.
Все прошло так, как наказывал Леонид Горшков. Возвращаясь домой, Клава думала, кто же это красивая городская женщина. «На что красива у нас Пелагея Берсенева, с этой ей не сравняться. У этой одна улыбка чего стоит, будто притягивает. И глазищи огромные».
А Софья Авсеевна Кривая в это время уже беседовала с Екимовым в доме Ивана Рожинцева. Операция по изъятию у белых десяти вагонов угля была настолько важной, что городской комитет партии еще раз решил обсудить на месте этот смелый план.
— Кому думаете поручить роль белогвардейского капитана? Учтите, это главное звено всей операции.
— Есть в поселке сапожник, Иван Касперович Лазовский. Довериться можно. Приехал недавно, его ни Норенберг, ни Попов, ни Креминский не знают. Бывший артист бродячего театра. Знает немецкий язык, что вызовет доверие у Норенберга. И с Креминским сможет поговорить — оба поляки. Отец той девушки, что встречала вас, Иван Матвеевич Хохлачев, хорошо владеет гримом. Загримирует Лазовского и двух «ординарцев» — плотника Григория Нищих и слесаря Петра Бухалова.