Крепость в Лихолесье

Ангина

— Каграт, — произнес он, и его голос — его глубокий, звучный, бархатный чарующий голос! — вдруг показался ему слабым, невыразительным и надтреснутым, как отвратительный скрип несмазанного тележного колеса. Он судорожно перевел дух и попытался снова: — Ответь — почему?

Орк медлил — но руку с кинжала все-таки не убирал. Смотрел на Сарумана прищурившись, недоверчиво и враждебно. Он, кажется, не ожидал, что пленник с ним заговорит.

— Что почему? — спросил он хмуро.

Волшебник облизнул пересохшие, покрытые запекшейся коркой

губы.

— Почему я… здесь? Я, старый и больной? Зачем?..

— Зачем? — Каграт наклонился, схватил левой рукой мага за горло, уставился на него в упор своими злыми, мутновато-желтыми пронзительными глазами. — Ты, говорят, лекарь?

— Кто говорит? — пробормотал волшебник.

Орк ухмыльнулся.

— Знающие люди.

«Знающие люди»? Каграт, несомненно, имел в виду сволочугу Гнуса… Вот гнида. Подозревал бы я, что так дело повернется, еще вчера заставил бы его вообразить себя тараканом! — с вялым раздражением подумал волшебник. Но не время было размышлять о мести и сожалеть об упущенных возможностях, следовало ковать железо, пока горячо:

— Костыль в глотку этим твоим «знающим людям»… Ладно. Что ж, я — лекарь, ты прав.

— Врешь! — Вожак по-прежнему смотрел подозрительно.

— Нет. Кроме того, вижу, что у тебя есть веские причины этим интересоваться, Каграт.

— С чего ты взял?

Саруман собрался с силами и — усмехнулся так многозначительно, как только мог. Что ж, сейчас я тебя немножечко удивлю, славный мой косолапый друг.

— Боль, резь, тяжесть в правом боку под ребрами… горечь во рту… зуд по телу… тошнота по ночам, рвота, иногда — желчью… знакомо, а?

Каграт опешил. Рука его дрогнула. Такого, кажется, он действительно не ожидал.

— Ты… откуда ты… знаешь? Про… это всё?

— Да нетрудно догадаться… Глаза у тебя желтые, как у ящерицы… Сведущий человек сразу скажет, что у тебя с печенью не все в порядке.

— С печенью?

— Да… Отпусти, орк! Ты меня задушишь…

Каграт медленно разжал лапу — пораженный услышанным, он с такой силой стиснул Саруману глотку, что у мага потемнело в глазах. Что-то злобно шипя сквозь зубы, орк бросил волшебника на землю — досадливо и брезгливо, будто куль с грязным тряпьем.

— Значит, с печенью… А ты, выходит, сведущий человек, а? Сможешь меня вылечить, старый?

Белый маг скорчился на земле, отчаянно хватая ртом воздух. Впрочем, кое-какую победу он все-таки одержал, и мог, наверное, даже собой гордиться. Теперь оставалось только не сдать отвоеванные позиции.

— Нужно… поискать кое-какие травки… состряпать снадобье… В любом случае для лечения потребуется некоторое время.

— Ладно. — Каграт секунду помедлил. Пальцы его, охватывающие рукоять кинжала, наконец медленно разжались. — Живи пока, шарки… считай, что ты выторговал себе отсрочку, брешешь ты убедительно. Посмотрим, какой ты лекарь.

Он повернулся и неторопливо направился прочь, к своему костру.

— Каграт, — едва слышно сказал Саруман ему в

спину.

Орк остановился. Не обернулся — лениво повернул голову через плечо.

— Ну?

— Дай мне… воды. И одеяло.

Каграт вновь чуть помедлил, точно оценивая, не унизительна ли для него подобная просьба. Потом неторопливо отстегнул с пояса полупустую кожаную флягу и бросил её пленнику.

— На, держи. А на одеяло пока не заработал, старый… Вскорости узнаем, на что ты способен. — Он повернулся и исчез в темноте, растворился во мраке бесшумно и бесследно, как капля воды в стакане густых чернил.

18. Гость из темноты

— Что бы ты сказал, Гэдж, если бы тебе довелось в самое ближайшее время увидеться с Саруманом? — небрежно спросил Гэндальф.

Волшебник держал в руке письмо — то самое, что пришло на его имя в Делл, на адрес «знакомого трактирщика». Белый маг все-таки снизошел к его просьбе, переданной с Гархом еще в Фангорне, и прислал ответ, который, в сущности, не содержал ничего, кроме невнятной брани и сожалений о его, Гэндальфа, неизбывной умственной ущербности. Впрочем, в конце все-таки оказалась более вразумительная приписка:

«…Даже признавая некоторую разумность и целесообразность принятого тобой решения, я не одобряю твоих сомнительных планов, касающихся Гэджа, и не могу допустить, чтобы ты привел его в Золотой Лес на потеху эльфам. Посему я намерен оказаться в Лориэне заблаговременно и встретить вас на рубеже — и надеюсь, Грейхем, что у тебя достанет здравого смысла желать этой скорейшей встречи не менее моего…»

Гэдж, сидя на шершавой, нагретой солнцем спине прибрежного валуна, вытряхивал из сапога набившийся туда песок и мелкие камешки.

— А что? — пробормотал он настороженно. — Почему ты спрашиваешь?

— Он собирается встретить нас в Лориэне.

Орк удивился.

— В Лориэне? Правда? Я думал, он все еще прохлаждается где-нибудь в Гондоре… Я же написал ему, чтобы он ни о чем не тревожился.

— Ты написал! Угу, понятно. Это, конечно, весьма веская причина для того, чтобы ни о чем не тревожиться. — Волшебник вздохнул и, сложив письмо, убрал его в котомку. — Уж тебе следовало бы лучше понимать своего учителя, Гэдж. Да и потом, неужто ты совсем по нему не скучаешь, эм?

«Нет», — хотел сказать Гэдж, но отчего-то не сказал. Отчего-то вдруг горло у него как-то остро и горячо сжалось.

— Значит, на этом мое «странствие» можно считать законченным, — произнес он неохотно и хмуро, глядя под ноги. — Саруман, конечно, заставит меня вернуться в Изенгард.

— И ты этим огорчен? — помолчав, спросил Гэндальф.

— Ну… немного.

Волшебник нервно усмехнулся:

— А неужели ты еще недостаточно наприключался, мой друг? По мне, так лет на пять-десять вполне хватит. А потом, глядишь, случится маленькое чудо, и Саруман примет твой выбор таким, каким бы он ни был… Ты не допускаешь такой мысли, а?