Крепость
Шрифт:
Грузовой планер томми лежит вверх колесами, напоминая беспомощное насекомое на спине. Останавливаемся. Планер построен почти из ничего: деревянные рейки и матерчатое покрытие. Сломанные рейки торчат во все стороны сквозь материю. Примитивное шасси: простые автомобильные колеса. Все бесстыдно задрано вверх. Очевидно, планер зацепился за живую изгородь и перевернулся. Ему здорово не повезло: хвостовая часть почти полностью разрушена. Те, кто сидел в кормовой части, должно быть головами прорыли траншею.
Запинаясь и заикаясь, водитель советует мне сменить мой «костюм вторжения», т. е. рубашку цвета хаки, на нормальную форму.
Присаживаюсь на берегу Сены, за земляным валом зенитной батареи: ждем паром, который пришвартовался ниже по течению, покрытый камышом и листьями. Он должен отправиться ровно в 23.00. Раньше, как нам сказали, еще недостаточно темно. Местность имеет довольно драматичный вид: над Сеной собираются грозовые тучи, готовые разразиться дождем. Скалы у прибрежной дороги вдруг волшебно осветились, а немного погодя, часть неба в стороне Гавра запылала пожаром. Вскоре над фиолетовой стеной туч заблистали яркие вспышки молний, обозначая верхнее течение Сены. Нижнее течение, словно широкая полоса бирюзовой сини, отражается в мокром дорожном покрытии. Начался дождь.
Зенитчики просто кипят от ярости: они стреляли в течение получаса до нашего прибытия, и при этом три ствола разорвало. «Вот теперь-то мы уж точно в заднице!» — «Проклятое дерьмо! Проклятое!» — «Паршивое дело!» — изрыгают они проклятья.
Узнаю, что подобная неприятность происходит уже вторично, а в запасе нет ни одного ствола. Все три орудия полностью вышли из строя. «Мы теперь только из задниц сможем стрелять пердунчиками в случае налета» — ругается фельдфебель. «Неплохая мысль, — отвечаю, — они от смеха начнут падать на землю.» — «Проклятые проститутки, эти оружейники!» — продолжает ругаться фельдфебель.
Водитель интересуется у одного из солдат, не подвергнется ли в таком случае паром опасности — без зениток, и есть ли зенитки на другом берегу.
«Поцелуй меня в задницу!» — слышится в ответ.
Надо ждать. Добрых полжизни солдат ждет напрасно. Известная солдатская мудрость! Ну а чего хочу я? Нужно время, чтобы обдумать ответ на этот вопрос. Прочь все посторонние мысли! Надо подумать о своей судьбе, и я делаю это: Бисмарк может валить к черту, если хочет. Мы едем на фронт, а точнее как можно ближе к морю, если удастся. Я уже переоделся в полевую форму, и мы готовы следовать дальше на запад — в направлении Бреста. Двух зайцев одним выстрелом! Вот в этом и состоит смысл моих действий, а не то, что задумал этот умник в Париже!
Если союзники не будут осуществлять вторую высадку, мы должны узнать об этом первыми. И это логично.
А может рвануть прямо в Брест? No, sir! Сначала остановимся где-нибудь и запишем события прошлой ночи на тральщике, а потом спихнуть кому-нибудь, чтобы в Берлине увидели, что я работаю.
Эта переправа на тот берег Сены — rive gauche — станет поворотным пунктом. И сев на паром, в направлении на запал, я не буду оглядываться. Сена станет моим Рубиконом.
Но при всем при том, задаю себе в сотый раз один и тот же вопрос: Что ждет меня в Бресте? Что постоянно беспокоит меня, так это мои сомнения в Симоне. Ее проклятая двойная игра.
Но есть и то, что извиняет ее: Симона — дитя войны, выросшая без родителей,
Снова налетают тучи. На этот раз дождь быстро кончается. Раньше, чем я нахожу какое-нибудь убежище. Такой легкий дождик даже приятен: он очищает и освежает воздух. Ветер доносит запах моря: такой же летний вечер, как те, многие, в Ла Боле.
Наконец, после долгих часов ожидания, подходит паром. Второй стоит замаскированный на своем месте. В резерве? Все очень обыденно и мы неспешно грузимся на паром.
Тьма нам не мешает, и водитель смело рулит на темной дороге. Ему надо следить лишь за тем, чтобы не съехать с нее. Мы уже как-то тренировались ездить без фар. Но в любом случае, хочу доехать до городка Онфлёр без происшествий.
НА ФРОНТЕ ВТОРЖЕНИЯ
Фасады старинных зданий у Онфлёрской гавани сплошь закрыты листами шифера. вероятно Онфлер имеет свои прелести, и потому меня, как туриста, так и подмывает осмотреть город. Но подавляю это желание.
Наша машина имеет новую маскировку: посмотрим, как далеко, несмотря на все предупреждения, сможем проехать при свете дня.
Попадающиеся по дороге курортные местечки тоже словно вымерли. В садах видны цветущие ирисы, насыщенного черно-фиолетового цвета и светло-фиолетовые или пурпурные рододендроны. За деревушками лежат поля, желтые от рапса. Представляю, насколько великолепнее выглядело бы все это, если бы местность сплошь была засажена фиолетовыми ирисами, либо красными рододендронами среди насыщенно-желтых полей рапса.
Проезжаем мимо огромных сараев. Поросшие мхом камышовые крыши спускаются почти до земли. Одинокие, сверкающие чистотой дома с фахверками, отделенные от дороги низенькими заборчиками или живыми изгородями либо цветочными клумбами с роскошными цветами. В кронах деревьев плоды, словно гнезда птиц. Некоторые довольно большие и часто ветви густо усеяны ими. Изгороди ежевичных кустов, акации и липы с кронами словно ивы. Далекие поля сплошь покрыты сине-зеленым покрывалом всходов.
Надо будет обязательно позвонить откуда-нибудь в Отдел. Пока время терпит. А тем временем стоит попытаться добраться до флотилии в Бресте. Лишь одного не знаю: каким способом смогу дать знать Старику, о чем хочу поговорить с ним. Но для начала надо любым способом избежать оков Бисмарка. Пусть поломает голову, куда теперь вонзить иголку с розово-красным флажком, на котором написано: «Буххайм». Внезапно ощущаю себя таким необыкновенно свободным, как никогда в этой мясорубке.
Опять мелькают за окном одинокие здания, в основном летние домики. С моря напирают какие-то растрепанные облака. Теперь нет необходимости напрядено вглядываться в окружающую местность, а все внимание надо уделить небу.
Но уже скоро изнемогаю от боли в шее, возникшей от постоянного верчения головой. Слава Богу, мотор машины работает относительно тихо. Несмотря на это мы регулярно останавливаемся, буквально на несколько мгновений, и я напряженно вслушиваюсь в доносящиеся звуки. Более всего уповаю на то, что господа с Острова не выйдут сейчас на охоту: овчинка выделки не стоит. Мы одни на всю дорогу, кто осмелился ехать днем.