Крепость
Шрифт:
— Надо обойти корпус погибшего судна, — объясняет командир флотилии. Командир корабля сидит в левом ноке мостика, командир флотилии — в правом. Располагаюсь вплотную к нему. На крыше рулевой рубки сидят двое часовых. Их силуэты четко выделяются на фоне неба: округлости касок, вздутости спасжилетов — опять готовая картина!
Двое других маячат на корме.
Забираюсь на площадку к сигнальщику, на такую высоту, что могу видеть всю корму и нос корабля в мерцающем свете звезд. Кормовые волны клубятся вспыхивающими искрами.
— Морское
Описываем дугу: луна отражается в кормовой волне и дробится бурунами на миллионы искр, пока вновь не собирается в единое целое: неутомимую, извивающуюся ленту справа по борту. Тень левого борта тихо бежит по морской глади.
Прибавляем ход. Нос судна высоко вздымает брызги морской воды. Значит, минные заграждения остались позади.
— В основном, какого типа мины здесь установлены? — интересуюсь у командира флотилии.
— Прежде всего, якорные мины…
— Ну, они хотя бы устойчивы!
— Были. Пока томми не провели нас. Якорные мины оказались для них недостаточно эффективны. Они изготовили волокуши, которые значительно превосходили размерами контактный радиус.
— Волокуши?
— Да. Это такие штуки, что работают особым манером. Так называемые иглы удлинены, и как раз по привязям-дорожкам, которые с помощью кусков пробки держались на поверхности. Эту «простыню» тянет корабль, образуется волочение и гремит взрыв.
— И получалось?
— Даже слишком хорошо! Дерьмо лишь в том, что ночью пробковые кухтыли не могли вычесать всю глубину.
Повезло, что рядом оказался командир флотилии. Ведь я не смог бы задавать вопросы командиру корабля, пока мы идем северным курсом сквозь лунный свет — он почти не отрывает от глаз бинокль.
— А как насчет наших собственных минных заграждений? — снова обращаюсь к комфлотилии.
— Не так как хотелось бы. В начале, английские корабли заскакивали на фланговые заграждения в Канале. Но теперь этот номер не проходит. Чистое свинство: они тралят днем, и им никто не мешает. А мы, мы можем выходить лишь ночью. Днем от нас и мокрого места не останется. Что мы можем сделать с нашими пулеметами, когда эти парни являются во всеоружии?
Некоторое время молчим. Затем, комфлотилии, смотря в бинокль, произносит: «Восьмого июня мы установили осветительные мины. Они и сейчас, наверное, там.» Снова нависает пауза. Убрав бинокль, он продолжает: «Прежде всего, все выглядит так, словно союзники хотят высадиться где-то в другом месте. Потом они появляются у нас, только гораздо западнее. И хрен его знает, будут ли они вообще высаживаться. Но наверняка уже есть новые данные об их планах.» — «Они влипнут, — говорю, — а в решающий момент…» — «…здорово пролетят» — язвит с другой стороны командир корабля. И я понимаю, что больше мне не узнать.
Бинокль, который мне дали, довольно тяжел. Чтобы его удержать, приходится опираться на локти. Но это превосходный,
Пьем горячий кофе. Комфлотилии говорит так, будто мы сидим где-нибудь на мессе, а не вблизи английского берега. И это немного бодрит: «Мы — девушки — на — все — готовые. Всегда впереди. В официальных речах это звучит так: из-за малой осадки, высокой подвижности, скорости, относительно хорошего вооружения и низкого силуэта, вы наиболее подходите для решения многочисленных задач. У нас также хорошие мореходные качества. Однажды мы выдержали 36 часов 9-бального шторма, на плавучих якорях, но без потерь.»
Очевидно, это черный кофе заставляет сердце мое биться сильнее: Добрых 120 ударов в минуту!
Удрать, когда запахнет жареным, с тральщика не удастся. К несчастью, он слишком медлителен. Конструкторы не продумали вариант убегания. Зато реализовали его в катерах. Здесь же больше приходиться полагаться на удачу. Шеф тоже переживает. Большинство кораблей его флотилии погибли, и это слишком удручает его. Хорошо, что я запретил себе спрашивать его о том, как это произошло. Чаще всего это слишком уж печальные истории.
Командир корабля запрашивает курс.
— 360 градусов держим! — докладывает рулевой. Значит, прямо на север идем. Насколько помню карту, то этим курсом мы идем прямо на Гастингс. Мы посреди Ла-Манша. Сюда топают наши последние упрямые корабли от самого Бреста. Гастингс не имеет нормального порта. Не то, что Портсмут! Сыграть шутку да войти бы в порт Портсмута. Вот это был бы номер! А затем — прощай служба!
— Надо спешить. Пару раз уже сопровождали наши корабли конвоем. Последний раз это был танкер, — произносит шеф.
— Конвой? На тральщике? — переспрашиваю недоуменно.
— Да, теперь для конвоя используют тральщики. У нас преимущество в том, что нас довольно трудно засечь.
Как это «трудно засечь»? спрашиваю себя и тут же нахожу ответ: тральщик построен из дерева — как и катера.
— Иногда подваливает целый флот: 27 судов на один тральщик. Тогда нам приходится прикрываться металлизированными лентами. Полосы алюминиевой фольги сводят томми с ума, — он продолжает с таким самодовольством, словно сам изобрел эту защиту от радаров, — Вообще-то мы первые боевые корабли, прошедшие по Ла-Маншу — и это тоже своего рода везение, не так ли?
Вместо ответа лишь одобрительно киваю головой. Не заметил, увидел ли этот кивок шеф.
Интересно, с какой скоростью идет сейчас наш корабль? Внезапно поднимается сильный ветер. С буруна у форштевня срываются лохмотья белой пены, и ветер швыряет их на мостик. Хочу что-то сказать, но едва открываю рот, как ветер тут же закрывает мне глотку. Еле слышу свой голос: «Утонем!» — кричу в направлении командира корабля. Мой голос звучит как бы издалека, словно не принадлежит мне. «Yes, sir!» — орет командир в ответ.