Крепостной шпион
Шрифт:
— Хорошо, — сказал Пашкевич, — я понимаю. Сегодня же ночью прочту, но зачем я Вам понадобился? В чём может стоять моя помощь?
— Ну, во-первых, Вы спасли меня от ареста. Я думаю, Константин Эммануилович сдержит слово и постарается вернуть вас в Общество. Он ведь Вам это обещал. Во-вторых, в этой части документов, увы, нет главного, нет прямых доказательств предательства Натальи Андреевны. Я предполагаю, что они спрятаны где-то у её любовника, секретаря Бурсы Сергея Филипповича. Вы должны встретиться с секретарём и отнять у него остальные документы. Кстати Вы можете обменять их на эти дневники. Если Сергей Филиппович принесёт в Общество дневники Ломохрустова, то его положение там сильно укрепится. Кроме того, я совершенно уверена, что этот малахольный
— Когда мы с Вами увидимся и где? — поднявшись из-за стола, спросил Пашкевич.
— Я сама появлюсь.
Аглая замотал лицо платком, и через секунду полковник потерял фигуру нищенки в полутьме кабака.
Запалив свечу и на этот раз раздевшись, Генрих Пашкевич лёг в постель и развернул рукопись, полученную от Аглаи. Читать это было отвратительно и одновременно смешно. С трудом припоминая собрание «Пятиугольника» трёхлетней давности и сопоставляя их с текстом, Пашкевич наконец-то сообразил, что имела в виду Аглая, утверждая, что сей документ крайне ценен для «Пятиугольника».
«Прежде чем приступить к описанию самого места, где по моим предположениям можно собрать в одночасье все необходимые компоненты для создания эликсира, — писал Ломохрустов, — я обязан рассказать о полновластном хозяине земли, на коей это место расположено. Ибо доступ туда может оказаться крайне затруднён.
Ещё в 1711 году Михаил Святославич Кармазинов, известный в Москве развратник и гуляка из свиты Алексея Петровича, получил на очередной дуэли удар в лицо, от которого в возрасте 35 лет лишился левого глаза. Может быть по этой, а может по иной причине, он уехал из столицы и поселился в своём родовом поместье в Новгородской губернии. Свидетельств о его жизни сохранилось немного, но собиравший новые виды лекарственных растений для последующего их описания, мещанин Иван Подольский в своих дневниках писал: помещик Кармазинов, к коему довелось мне попасть, радушен, хоть и слеп на один глаз. Он потчевал меня и всячески ублажал. Но на третий день житья в его усадьбе я тайно бежал, уйдя через окошко, потому, что ночью сам услышал звериное рычание и ласковые уговоры хозяина.
Подольский в своих дневниках утверждал также, что Кармазинов сожительствовал попеременно то с глухонемой девкой из своего села, то с лисицей или волчицей, которую держал где-то в подвале. На основании лично виденного, я подобное кощунство вполне могу допустить.
За несколько лет до своей кончины Кармазинов женился на малахольной слабенькой соседке Наталье Панковой. Первые роды прошли, несмотря на опасения, вполне успешно, а вторые женщина не вынесла — умерла. Сам Михаил Святославич скончался в возрасте 42 лет и оставил после себя двух сирот — девочку и мальчика. Согласно завещанию, мальчик Руслан был отправлен в государственный пансион, где возрасте пяти лет и умер, а девочка воспитывалась пьяницей-опекуном, приятелем Кармазинова, соседом Львом Львовичем Растегаевым. Таким образом, маленькая хозяйка, владелица 40 душ, до 16 лет была предоставлена сама себе. Она жила независимо в окружении дворни в совершенно разорённом поместье.
Шестнадцати лет Степанида Михайловна, не встретив препятствий со стороны нерадивого опекуна, продала 10 душ и отправилась в Петербург. Надо полагать, девушка была хороша собою и спустя только год вышла замуж за немолодого человека Тайного советника Эммануила Ивановича Бурсу, от которого и родила сына Константина. Трудно сказать, что именно произошло, но спустя всего полтора года Степанида Михайловна, прихватив с собой лишь дорогой портрет кисти модного итальянского художника и сундук платьями, оставив драгоценности и деньги, подаренные супругом, покинула Петербург и перебралась на вечное жительство в свою родовую усадьбу, а маленький Константин Эммануилович остался с отцом.
В течение нескольких лет Степанида Михайловна Бурса, перезревшая христианский долг супруги своего мужа и матери своего дитяти, оторванная от общества и наделённая некоторыми качествами своего отца,
Подбирая необходимые травы и минералы для моего животворящего состава, я был в тех местах. Волею случая оказался в усадьбе Ивана Кузьмича Бурсы человека острого ума, но по природе своей крайне жестокого и развратного. Степанида Михайловна Бурса, урождённая Кармазинова, бесстыдно присвоив своему рождённому сыну позорное отчество, но при том, сохранив фамилию законного супруга, похоже, уже одним этим поставила Ивана Кузьмича на ужасный путь. В иных обстоятельствах человека этот мог, вероятно, послужить как государству российскому, также и науке, но положил жизнь свою на кошмарные забавы. Я воочию смог убедиться в правильности поговорки: «Яблоко от яблони недалеко падает».
Не покидая почти своего поместья, Иван Бурса, как уже было мною отмечено, человек крайне одарённый, различными хитрыми способами сделал себе огромное состояние, а со временем и возглавил местных помещиков. Только опираясь на поддержку этого человека, я смог собрать все необходимые мне травы, минералы и соли. Только при его помощи достиг я конечного результата долгих моих изысканий и получил эликсир…
Далее в страницах рукописи был большой пропуск. Не хватало восьми страниц, по всей вероятности полностью посвящённых рецепту составления эликсира вечной молодости, а в самом конце дневника было пространное описание фамильного склепа.
Не ясно, как Ломохрустов угодил в этот склеп, и зачем нужно было это описывать.
…Очень глубокое помещение, — писал Ломохрустов, — ступеней 30 вниз в сырости и паутине. И когда я зажёг свечу, то увидел, что на камне лежит высохшая лисица. И кроме этой лисицы и покойников в каменном гробе здесь ещё многие нашли последнее пристанище. Здесь безумствовали по очереди как одноглазый Михаил Кармазинов и его распутная дщерь Степанида, так и последний хозяин усадьбы, Иван Кузьмич Бурса. Никто не знает кроме хозяина, и, быть может, его верного телохранителя о тайнах склепа.
Любой, кто приходил сюда пировать, оставался здесь навсегда. На стенах насечены кривые надписи, как будто насекал их нетрезвый человек в горячке, кругом черепа и кости людей, ржавое оружие, следы безумный трапезы.
Когда же я, опираясь на тщательно составленный план, нажал в нужном месте на камень, то открылось ещё одно скрытое помещение…
На этих словах рукопись обрывалась.
«Что же даёт мне эта рукопись? — размышлял Генрих, лёжа ночью в своей комнате и глядя в потолок. — Ничего она мне не даёт. Здесь нет главного — страницы с рецептом эликсира отсутствуют. Что я узнал из рукописи? Часть родословной братьев Бурса, но в общих чертах всё это и так было известно. Ломохрустов искал травы, «Пятиугольник», озабоченный эликсиром вечной молодости ищет рецепт. Рецепта здесь нет. Может быть, в рукописи содержится только намёк на то где можно искать. Остаются какие-то архивы, находящиеся у секретаря Бурсы Сергея Филипповича. Вероятно, Аглая права, я должен встретиться с секретарём и любой ценой заполучить эти бумаги. Будут на руках бумаги, уж наверное, общим голосованием «Пятиугольника» приговорят Ивана Бурсу к заслуженной каре».
Определив свои дальнейшие действия, Генрих Пашкевич уснул а, проснувшись утром, сразу же отправился в дом на Конюшенной. Он не хотел сталкиваться с хозяином особняка и объявил, открывшему слуге, что желает переговорить только с Сергеем Филипповичем, на что получил ответ:
— Заперся в своей комнате и никого не пускает. Стонет.
— Ладно. Хозяину доложи, что приехал Генрих Пашкевич.
Бурса принял его не сразу. Некоторое время пришлось поскучать в гостиной. Хозяин кабинета сидел за столом, и спокойное его лицо было обращено к вошедшему гостю.