Крест, орел и полумесяц. Обманчивый рай

Ольшанский Дмитрий Александрович

Вся эта грозная сила движется сюда – на Пелопоннес, в цветущий край, давно не знавший войны. Здесь созрел мятеж Константина Палеолога, отсюда он черпал свою силу и именно здесь должен был решиться исход этой войны.

Отдать греческие города османам, лишиться всех своих завоеваний и тем самым навсегда похоронить мечту о возрождении Ромейской державы – нет, об этом мой господин не мог даже и помыслить! Сейчас Константин Палеолог спешно собирает войска, готовясь дать отпор, и не сомневаюсь – он будет стоять насмерть. Однако его силы слишком малы, и я боюсь, что в ответ

на несгибаемую стойкость наших защитников, завоеватели будут проявлять лишь еще большую жестокость.

В то время как греки готовились умирать, латинские князья отказывались от прежних клятв и переходили на сторону султана.

Афинский герцог Нерио, прежде запертый в своем имении, сумел сбежать и вскоре присоединился к войскам Мурада. Турецкий правитель благодушно принял нового союзника, но в качестве доказательства верности потребовал ключи от нескольких латинских крепостей, которые препятствовали продвижению армии магометан вглубь полуострова. Стараниями Нерио, турки быстро подчинили себе эти твердыни и вскоре их неисчислимые орды хлынули вглубь Балкан, сметая любое сопротивление на своем пути.

Армии Константина Палеолога не могли сдержать этот натиск и продолжали отступать, однако в греческих городах завоеватели встречали ожесточенное сопротивление. Немало крови пролилось на улицах Халкиды, Фив и Афин. Жители этих городов были перебиты практически поголовно, а немногих оставшихся в живых уводили в плен.

Но и перед лицом неминуемой гибели, греки продолжают бороться. Даже здесь, в безопасной Мистре собираются отряды добровольцев, которые день за днем отправляются на охваченный войной север.

Наблюдая этот искренний народный порыв, я еще раз утверждаюсь в мысли, что затеянная Константином борьба не была напрасной. Ибо те, кто приносят себя в жертву во имя свободы и справедливости не истираются из народной памяти, но становятся живыми символами для новых поколений.

* * *

Алексей разбудил меня на рассвете.

– В чем дело? – спросил я, накидывая тунику и подвязывая сапоги.

– В город прибыл царевич Фома, – ответил Алексей. – Он желает немедленно видеть вас.

– Фома? – удивился я. – Что привело его сюда из далекого Константинополя?

– Этого я не знаю, – ответил юноша, помогая мне застегнуть плащ. – Но он привел с собой отряд в почти семь сотен солдат. Похоже, император отозвался на нашу просьбу о помощи.

Мне тоже хотелось в это верить, ибо с самого начало войны мы не получали из Константинополя никакой поддержки.

Через несколько минут я спустился, чтобы поприветствовать своего гостя.

Фома был самым младшим из сыновей Мануила Палеолога. Белокурый и голубоглазый, он с самого раннего детства отличался плохим здоровьем и, в отличие от других своих братьев, предпочитал проводить время за книгами, нежели упражняться в военном искусстве. Как и его венценосный брат, Фома обладал мягким и спокойным характером. Я никогда не видел, чтобы он возвысил голос или прогневался на кого-либо. На его лице застыло то же меланхоличное выражение, что было присуще столичной знати. Однако надменность не шла ему к лицу

и не могла обмануть проницательного человека.

– Рад видеть вас, господин, – с поклоном сказал я. – К сожалению, мы не знали о вашем приезде и не смогли подготовиться к нему должным образом.

– Не беспокойся об этом, Георгий, – ответил Фома. – Я не задержусь тут надолго.

– В таком случае предлагаю пройти в мой кабинет. Там мы сможем поговорить без посторонних.

Когда мы остались наедине, я поспешил задать волнующий меня вопрос:

– Из столицы приходят дурные слухи о здоровье василевса. Неужели все так серьезно?

– Болезнь, слава богу, отступила, – сказал Фома. – Император еще слаб, но уже вернулся к делам. Будем верить, что свежий воздух и привезенные из Трапезунда целебные снадобья вернут ему силы. Только вот… – царевич оглянулся по сторонам и добавил уже тише: – Сомневаюсь, что эта хворь вызвана слабым здоровьем василевса.

– Что вы хотите этим сказать? – настороженно спросил я.

– Не так давно в столицу вернулся Феодор. Теперь его часто можно видеть в компании Луки Нотараса и Георгия Куртесия.

– Старые заговорщики вновь слетаются к трону императора.

– И теперь их замыслам никто не сможет помешать, – печально покачал головой царевич.

– Но в таком случае, – не выдержал я, – почему вы покинули столицу? Почему не остались рядом с императором?

– Такова воля моего царственного брата, – сухо вымолвил Фома. – Да и что мне оставалось делать? Сторожить опочивальню василевса? Нет уж, лучше я буду воевать, как это делает мой брат! Разве имеет значение, кто окажется на троне в Константинополе, если страна утопает в крови!

В чести и чувстве долга царевичу было не отказать. Самый младший из сыновей Мануила, он не мог и мечтать о престоле, а потому менее других своих братьев был отравлен дурными помыслами о власти.

– Что же, – промолвил я, – оставим на время дворец во Влахернах и обратимся к делам насущным. Вы явились как раз вовремя – султан теснит наши войска повсюду. Единственная надежда – остановить его на Коринфском перешейке. Это наш последний рубеж обороны.

– Именно туда я и направляюсь, – заверил Фома. – Однако одного моего войска будет недостаточно.

Я опустил голову и нервно затеребил позолоченную фибулу [20] .

– Ваш брат увел с собой практически всех мужчин, способных держать оружие, а те немногие, что остались, пытаются поддержать хрупкий порядок в моем городе. Боюсь, что ничем не смогу помочь.

– На твою помощь никто и не рассчитывает, Георгий, – послышался насмешливый голос за моей спиной. Дрожь пробежала по моему телу, я мгновенно обернулся и едва не потерял дар речи от изумления – передо мной, широко улыбаясь, стоял Николай Граитца. Судя по всему, опальный архонт находился в комнате с самого начала разговора.

20

Фибула – металлическая застежка для одежды.