Крестная внучка мафии 2
Шрифт:
Дядя Миша еще в холле отошел кому-то позвонить, а потому пользуясь минутами одиночества, я незаметно прогуливалась по залу. Останавливаясь, как и многие гости, у каждого «лота», стоящего на постаменте с подсветкой за пуленепробиваемым стеклом.
Главные шедевры вечера — это две скрипки, виолончель и альт Страдивари. Но тут представлено на продажу много и других предметов 17–18 века связанных с музыкальной тематикой.
Картины. Какие-то уникальные портсигары или шкатулки. Книги. Статуэтки. Вазы.
Ценник исключительно
Уверена, каждый здесь не сомневается, что дешевле — только украсть.
А вот музыкальные инструменты дороже. Самую чуточку.
Рояль — 1 миллион евро. Скрипки от 2–3х. Виолончель от 9 лимонов.
Остановившись возле альта Страдивари в самом центре зала перед сценой с музыкантами, я мысленно вспоминала все уроки от Эшфорд, как не показывать свои истинные эмоции.
И все-таки, я не могу поверить, что считаю нули правильно…
Сколько-сколько стартовая цена на аукционе?
21 миллион евро?!
За скрипку?!
— М-да… Это не зарплата твоей мамы в консерватории… — неоднозначно произнес рядом со мной дядя Миша по-русски. — Прикинь… И за этой скрипкой уже целая очередь из покупателей.
И правда. Народ потихоньку подтягивался, сканировал qr-код на постаменте и регистрировался на аукцион.
Невольно я непонимающе посмотрела на дядю Мишу. Как Энн вообще согласилась выйти за него замуж? Он же до сих пор ест на обед суп с хлебом!
Чтож… Зато теперь понятно, откуда у моей тетки деньги, чтобы арендовать на мероприятие оперный театр Гарнье ЦЕЛИКОМ.
— Надеюсь, дивизия скрипачей к ней идет комплектом? — не удержалась я от сарказма, указывая на альт.
Вместо ответа, дядя Миша указал на подпись на постаменте:
«Один из трех лучших по звучанию альтов мастера Страдивари из 19 сохранившихся в наши дни». Ну, и прочие хвалебные, рекламные слоганы для оправдания такой цены.
Неожиданно рядом со мной прошмыгнула девушка очень маленькой комплекции с телефоном и деловито отсканировала qr-код для участия в онлайн-аукционе. Но она упорхнула обратно в толпу так быстро, что я и не успела рассмотреть ее.
Взяв дядю под руку, я медленно прогуливалась по залу, выискивая ее взглядом. Вряд ли это дочь Цзяо Ю, но сотрудницей, которая участвует в аукционе от его имени вполне может быть.
Дядя Миша вдруг указал на рояль:
— Ты еще помнишь, как играть? — любопытно спросил он.
— Естественно, — усмехнулась я. — Именно музыка в свое время вытащила меня из папиных долгов.
— Каким образом?
На самом деле сейчас вообще не до этого. Но видя по глазам насколько дядю мучит совесть, я решила честно рассказать:
— Ну… На работу меня без опыта не брали и я попыталась устроиться уборщицей в консерваторию. Там же мамина подруга заведующая. Она меня
— Этого же даже на коммуналку за вашу трешку не хватит… — изумился он.
— Зато спустя два месяца мне повезло… — улыбнулась я. — Скрипачки, с которыми я занималась, устроились музыкантами в твой любимый ресторан. Взяли и меня. Вскоре их пригласили куда-то гастролировать, а я осталась в ресторане одна и все чаевые доставались только мне.
Наклонившись к дяде, я указала на оркестр и безразличных к нему гостей, а после с гордостью прошептала:
— Никому из отличников консерватории не давали столько на чай, сколько оставляли мне. А администратор меня еще и кормила на халяву.
Резко остановившись посреди зала, дядя с искренней болью произнес:
— Куся, ты что… Питалась чужими объедками?
— Да, нет! — тихо рассмеялась я. — Блюдами, которые не успели продать, а на следущий день уже были бы не комильфо для важных гостей.
Приложив руку к сердцу, я со всем обаянием от мамы грузинки по-секрету прошептала:
— Ничто в жизни не мотивировало меня играть и петь столь душевно, как трепетно ждущие меня контейнеры оливье с красной икрой.
Дядя Миша с трудом сдержал приступ неприлично громкого хохота, а я чуть не подпрыгнула, услышав рядом голос:
— Как вы можете смеяться над погребальной урной великого маэстро? — картаво произнес кто-то по-английски. — Еще и когда его музыка звучит в этом храме искусства…
М-да… Кажется, конфуз — это у нас семейное.
Мы и не заметили, как остановились у вазы, которая оказалась погребальной урной французского композитора.
Губы маленькой пухленькой женщины в темно-синем платье подрагивали из-за обиды, а я мысленно поблагодарила Эшфорд за все часы «уроков». Ни один мускул не дрогнул на моем лице, пока я напряженно вслушивалась в музыку и готовила подходящий ответ.
— Но мадам… Это мазурка. Маэстро написал ее, чтобы в наших сердцах стучала радость и веселье, — ответила я.
Спокойно. Чувственно. А самое главное с тем же умным видом, какой бывает у Эшфорд.
— Представьте, как бы ему было невыносимо горько, если бы он увидел, что его музыка больше не откликается в людских душах?
Озадаченная мадам пару секунд, будто впитывала смысл моих слов, а после вдруг со всем пониманием мечтательно вздохнула.
— Вы невероятно правы. Музыка моего прадеда достойна лишь самых светлых эмоций. Надеюсь, он счастлив, наблюдая за нами с небес.
Мадам отсканировала qr-код для участия в аукционе, а мы, со всем уважением кивнув, поспешили слинять. Но благодаря ей, я быстро вернулась к цели этого вечера.