Крестоносцы

Пилипенко Сергей Викторович

Из всей толпы мучеников было отобрано около пятидесяти человек и отправлено в один из подземных казематов монастыря.

Там они провели весь день и ночь до следующего утра в ожидании объявления приговора, а затем привселюдной казни.

За это время на берегу небольшой реки были построены костры, сооруженные в виде столбов, обложенных плотным слоем веток деревьев и соломы, которой на это потребовалось довольно много, отчего в город постоянно шли целые колонны из арб с ней, над которыми шефствовали святые

отцы.

Так зачиналась инквизиция, дошедшая до этих дней и разошедшаяся по всему свету. И так .же обронялисъ души человеческие в костер и улетали потом в небеса, ибо, пройдя сквозь пламя, они самоочищались и возвышались в себе, поняв в чем суть настоящей веры и обретя ее же в себе в виде истинной правды, от души каждого самостоятельно исходящей.

Михаэл ждал своей последней минуты и собирал все силы для последнего своего крика души. И вот, наконец, время это наступило, и их повели к месту казни.

Людей собралось к этому времени великое множество из других земель и краев также. Все любопытствовали об том, что совершено будет, и разговоры летели повсюду, создавая с самого утра невероятный шум и гам.

Сквозь толпу трудно было пробиться и самим инквизиторам, и спустя короткое время они начали орудовать палками и плетями, разгоняя людей, словно скот в стороны.

– Дьявол, дьявол, - кричали люди, завидя Михаэля и пытаясь досадить ему, кто чем.

Остальным также доставалось, ибо бешенству толпы нет границ, но все же больше попадало Михаэлю, ибо шел он первым с гордо поднятой головой и свободно опущенными руками, которые были освобождены.

Он не обращал на все это внимания. Его мысли были заключены только в себе.

Люди плевали в лицо, шпыняли палками и частью били по ногам камнями, но не это доставляло боль человеку, жертвующему собой ради их блага в назидание веков.

Другое больно жгло ему грудь. Ни у кого он не видел сострадания на лице, и никто не спросил его так ли это.

Нe было понимания у людей его чувств, смиренных к их же разврату, и не было у них доброты какой, способной облагодетельствовать любого страждущего.

Их обманули, им не сказали кто он и что он, ибо побоялись за это.

Не так уж много прошло времени, когда по этой земле ходила поступь Христа, и люди передавали из уст в уста его доброту.

Но это не оправдывало в глазах Михаэля их действия и слова, брошенные просто так на ветер, совершенно не понимая ни их значения, ни того, о чем они говорят.

А они, как paз, говорили о том, что дьявол заполонил им всем души, и что его сила сидит у них всех внутри.

Но разве понять то было простому люду, обездоленному и озлобленному в дикой жизни своей. Хотя и это не давало бы право осоружничать над беззащитным человеком.

Но так оно было и так оно есть сейчас, ибо те же люди, уже разжиревшие от количества потребляемых

яств или просто безделья, этого не понимают.

Им кажется, что дьявол - это кто-то другой. Вот такой, побежденный кем-то силой захлестнувшей себя во лжи веры в лице святотатских священнослужителей или силой осоружно построенного и утвержденного самими людьми закона.

И им хочется верить в такую победу, ибо в душах их до сих пор еще остается маленькая капля настоящей веры, брошенной им когда-то участью Христа.

И вот туда же, к месту расплаты по-новому за все свои грехи, они торжественно возводили другого Христа, пришедшего вторично, ибо бог ему поведал это, и желал он этого сам.

Впереди гордо шефствовал сам папа, окруженный панихидной братией своей и ратью более мелких чиновников.

 Воистину, это был крестный их ход, продолжающийся и до сих пор в поколениях сумасбродных лжецов их собственных душ.

Кто посмел бы тогда препятствовать этому, и кто посмеет сейчас это сделать, если вдруг земля озарится этой силой в третий и, быть может, в последний раз?

Колонна тихо двигалась вперед, и устал уже Михаэл от людских голосов и их диких криков и избиений.

И хотел он побыстрее своей смерти, ибо не видел он на земле предков своих, да и других также, нужной ему и другим доброты, тепла и настоящей веры.

Только раз Михаэл оглянулся назад и посмотрел на тех, кто шел за ним следом.

По ним так же бросали камнями и иногда били палками. Они склонили головы и подняли руки, пытаясь защитить себя от этой жестокости. И было в этом самое страшное, что можно вообще увидеть и знать.

Человек бил другого за то, что он просто не знал - тот ли он, за кого его выдают, или, может, он такой же, как и все.

Он бил его за самого себя, ибо видел внутренне себя на том же месте, ибо знал, что когда-то такая же участь постигнет и его самого.

Он изливал свою жестокость на таком же, так как не мог ее излить на другом, лжеприносящим, ибо тот был у власти, ибо тот был в их вере первым.

Не могли же они судить его за то, что избрали его сами. Потому, и били другого, и радовались этому, получая внутреннее удовлетворение и получая мзду за свои же принижения.

Так оно и повелось с тех самых пор. Избирают, а бьют почему-то другого, рядом идущего, совсем не понимая, что тот не виновен, ибо виновен тот - кто не виновен вовсе в общем числе всех таких же, опоясанных своей собственной ложью.

И не понять было всем, что это их ошибка общая, что не распознали в том, кого избрали, настоящего человека. Так и мучаются до сих пор, ожидая чего-то от бога.

Но он суров и уж более не милосерден.

И смотря с небес на людской род, просто отворачивается в сторону, ибо противен он ему и осоружен в разврате своем, лживости и насилии.