Крестоносцы
Шрифт:
И слышал его бог, но пока молчал. Тогда, сын обращался вторично.
– Прошу тебя, Отец мой, посмотри, что вокруг творится. Ниспошли сюда силу великую и буду знать я, что погиб не напрасно, а с теми, кто захотел сам этого в своей жестокости и святотатстве. Молю тебя об этом, Отец мой, и хочу спросить тебя последнего совета. Могу ли я заслужить нечто большее, чем просто людское непонимание? 0тветь мне,
Отец мой.
И на этот раз бог-отец смолчал. И никто не знает и не знал тогда: было ли ему
Вопрос остался невостребованным в душе Михаэля, но он не огорчился этому.
Нет. Он, наоборот, повзрослел еще на некоторое время, ибо понял для себя, что надо самому добиваться этого и чувствовать силу свою, токмо, как человеческую обыкновенную.
И сцепив зубы, Михаэл больше не издавал ни звука из своей болящей груди. Только мысль его улетала куда-то и вновь возвращалась, принося ему что-то такое, чего он раньше не видел, и в том своем возрасте развития просто не понимал.
Но он радовался этому, ибо знал: то бог, Отец его, послал ему видение или мысль какую.
И вдвойне радовался он при мысли такой, от него самого исходящей. Значит, ум его еще жив, и значит, он побеждает своих мучителей, и будет он в сердцах других оставаться таким, каким и был при своей жизни.
Небольшая колонна подъехала к городским воротам. Стража приподняла их и пропустила вполне обычное для тех времен шествие, ибо сюда стекалось со всех концов огромное количество людей, гонимых святыми отцами или их сподручными.
К этому моменту в городской тюрьме, а если уж точно, то в монастырских подвалах, где было сыро, холодно и бегали крысы, находилось около тысячи человек.
Их готовили к казни. Но ждали святые отцы с нетерпением основного.
Того, кто воспроизвел на свет дьявола, как они сами считали И того, кто способен был победить их самих, ибо святостью своей божественной и откровением пред сердцем человеческим, он далеко уходил от веропреподносящихся.
К тому же, была у него и сила.
Сила огромная, вызывающая пожар и обдающая огнем всякого, кто способен не подчиниться силе божественного покрова рода человеческого.
И ее также считали дьявольской, ибо сами не верили в это, ибо считали сами, что бога нет на земле, ибо знали, что бесчинствуют и искажают все, а он их не карает.
Колонна продвинулась дальше. Со всех сторон на них смотрели люди, такие же обездоленные как и те мученики, которых уже снова вели на привязи.
Ноги их едва передвигались, но все же они шли.
Михаэл собирался внутри силами. Ему много хотелось сказать этим людям. Но он понимал, что сейчас не время еще на это и молча шел вперед, только изредка охватывая толпу людей, почему-то окружавших их со всех сторон.
Кто-то выкрикнул из нее:
– Дьявола ведут, ..дьявола, - и тыкали пальцем в Михаэля. Кто-то шпынял его исподтишка палками так, чтобы охрана не видела, хотя те и знали это, но только делали вид, что ничего нет.
Кто-то плевал ему в лицо,
Наконец, они достигли стен святой обители, и их впустили внутрь.
Во дворе монастыря стояло множество подобных первому мучителей вторично опустившегося на землю в теле ином Христа.
И все они с нескрываемой злобой смотрели на него и, конечно же, хотели бы его разодрать на части, ибо был он настоящий враг им, ибо забирал у них их кусок, отданной людьми мзды за какое-то святое покровительство папы.
Они хотели броситься на него, но та капля ума, которая все же была в их головах, сдержала первый порыв.
Наперед выступил один из них, назвавшийся Глахополисом и, смешно кривя губами, произнес:
– О, да, вы посмотрите, кого к нам привели. Неужто, дьявола самого?!
– и он громко расхохотался, а дальше продолжил, - поджарю я тебе сегодня пятки, яко зверю какому и посмотрю, что ты мне скажешь на это.
Смех раздался со всех сторон, а Глахополис еще пуще расхохотался.
Но вот, из какой-то невидимой для всех двери, появился сам папа.
Весь в праздничном убранстве и со святым золотым крестом на шее. Здесь же находился и крест серебряный, ибо как-то дошло до его ушей это спустя века.
Правда, не было у него деревянного, но зачем ему он?
Папа же исполняет роль бога на земле и является наставником всех. Зачем ему утруждать себя лично молитвами, псалмами и ходьбою меж люду всякого.
Только по праздникам великим и выходил он, дабы посмотреть на своих подданных, дабы лицезреть их лично, чтоб они же убедились в его силе и прочности веры его, ибо были на нем драгие очень одежды и кресты так же, а еще целая толпа подручных окружала его со всех сторон.
И люди убеждались в этом и, посмотрев на него, быстро прятались по домам, ибо хотели узреть в лике его бога своего, облаченного в одежды простые и не драгие.
"То было время такое, - разъяснял сам папа, указывая на это, - бог наш Иисус и отец его не носили драгих одежд. Нам же завещали облачить себя в это и уподобить яко святым каким, дабы в лике их отобразить себя же".
Так объяснял папа простому люду, и так появлялись бесконечно идущие лики святых мучеников, воздающих свое богу ихнему и отдающих ему же душу.
Папа подошел к Михаэлю и, сурово посмотрев в глаза, сказал:
– Кто есмь будешь, человек? Хочу узнать имя твое неосвященное.
– Михаэл, - ответил ему тихо мученик.
– Это мирское, а освященное?
– Михаэл, прозванный освященным, - так же тихо отвечал он.
– Этого не может быть, - засомневался папа, - у тебя должно быть два имени разных.
– У меня одно, - скромно признался Михаэл.
– Кто освящал его?
– сурово спросил папа, осматривая своих подчиненных.