Крестоносец из будущего. Командор
Шрифт:
— «Братство» честно выполнило уговор, и наша беда, что командор фон Верт не пошел сюда в ловушку, а послал вместо себя тебя, Андрей. Ты честно отыграл свою роль, и очень убедительно. В какой-то момент даже я поверил, но, слава Аллаху, заблуждение скоро рассеялось…
— Я передам, — в голосе Андрея прозвучала нескрываемая брезгливость, а у Селима-эфенди, уловившего этот тон, удивленно изогнулись брови.
— Ты прав, уважаемый Анджей, разреши именовать тебя твоим этим именем. Дело воина сражаться с мечом в руке, а золото только
— И как же он обыграл нас, уважаемый Селим-эфенди?
Андрей внутренне сжался, ожидая разоблачения.
— Очень просто. Вчера я получил почтового голубя. Фон Верт с тремя «копьями» лично повел крестоносцев и поголовно истребил полторы сотни хирдманов, этих свирепых северных разбойников, что тревожат и наши владения. К великой досаде пана Сартского… И вашего «братства», что подготовили это нападение.
«Молодец брат Болеслав. И я хорош — чувствовал, что мутит пан, внимание отводит. Теперь втрое осторожным станет, вражина. А ты, Селим, ведь презираешь „братство“?! В словах это явственно прозвучало. Как бы это использовать к своей выгоде?»
— Так то «братство», — Андрей машинально сделал попытку равнодушно пожать плечами, но сморщился от боли, — а я дал клятву и обязан был ее сдержать…
— Даже так? Ты не состоишь в «братстве»? Понимаю…
Араб внимательно посмотрел на Андрея, а тот постарался сделать свое лицо бесхитростным. Скорее всего, это ему удалось, поскольку, кроме плохо скрываемой боли, на его лице не было пока выражения других эмоций.
— Ты поклялся оберегать командора?
— Нет, только быть им по пути сюда, Селим-эфенди. И я христианин, а потому дрался с твоими гулямами честно. Ты же их сотник?
— Волею халифа, — Селим-эфенди наклонил голову. — И могу засвидетельствовать, что такого воина, как ты, я еще не видел. Ты убил пятерых моих лучших воинов, еще двоих искалечил — один из них никогда не возьмет меч в руки. И только двоих вот этим клинком, остальных голыми руками. Клянусь бородой Пророка, такого чуда я не видел!
В голосе араба слышалось восхищение, будто это он сам перебил собственных гулямов. Его совершенно не расстроила эта ночная мясорубка. Более того, Селим-эфенди распахнул халат и показал повязку с коричневыми пятнами подсохшей крови.
— Я чудом ускользнул от этого кинжала, клинок скользнул под пластину. — Селим расхохотался, но, охнув, схватился на раненый бок. — А мой верный Ахмед лишился уха!
— Я его отрубил?
— Нет, ты его оторвал! — успокоившись, он погладил бородку. — И выткнул глаз Мустафе! Нет, только чудо помогло нам свалить тебя, я уже думал, что ты перебьешь
— Чудо?! — удивленно спросил Андрей, и тут в голове у него щелкнуло.
«А ведь это чудо зовут Милица! У меня за спиной никого не было, а удар пришелся по затылку. Именно она настояла переночевать в этой пещере, хотя я ее просил идти дальше. И в келье она осторожничала, там я боялся и даже прикрывал ей рот ладонью, а в пещере стонала, как заправская порноактриса… И гулямы нас потому и отыскали! Не просто же так».
Он закрыл глаза, откинувшись на подушки, якобы отдыхая от длительного разговора, а сам лихорадочно соображал. Селим тоже замолчал, прикрыв глаза и перебирая четки.
«Боже мой! Кувшин! Арни пил из кувшина, и я пил — там ничего не было, пока пани не пришла. Ведь она могла в него подсыпать зелья, только она, и никто больше — Арни ведь никого не пускал. Не тот он человек. За его спиной сделала, пока он ко мне повернулся».
— Чудес не бывает! — Андрей глухо выговорил, не глядя в глаза арабу.
— Бывает, почтеннейший, еще как бывает!
Селим с улыбкой посмотрел на Андрея, которого прошиб лошадиный пот.
— Чудо, которое не смогли сотворить сами мои верные гулямы…
«А ведь ты мне явно намекаешь, араб?! Еще как. Зачем? В какие игры ты играешь? Хреново-то как. Будь на моем месте особист или опер, они бы мигом разобрались в этих хитросплетениях. Но я кто? Собровец, „красная шапочка“ — ломаю лбом кирпичи, пью все, что горит, и трахаю все, что шевелится… А что не неподвижно лежит, то расшевелю вначале… По крайней мере раньше, в той жизни… А тут сплошные интриги, Штирлица бы сюда консультантом. Но как болит голова!»
— Ты давно достоин носить золотые шпоры, Анджей!
Сотник поглаживал холодный булат клинка.
— Я их давно и ношу, Селим-эфенди…
— Но это шпоры и цепь не твои…
— У меня свои шпоры есть, только я их не надеваю…
Андрей отчаянно пытался выбраться из этой словесной паутины, но с каждой фразой чувствовал, что запутывается все больше и больше в словесных кружевах араба.
«Золотые шпоры? Он что, так намекает на мое положение в тевтонском ордене? Но я сказал ему, что там не служу? А вдруг он знает второго тевтона по имени? Твою мать, голова уже болит не от удара, а от этого словоблудия…»
— Почтеннейший? — Селим вежливо осведомился. — Может, если вам плохо, мы потом закончим нашу беседу?
— Н-нет, — Андрей не хотел продолжения, потому что сейчас можно было хоть как-то списать нестыковки и оговорки на контузию, — не стоит…
Сотник понимающе налил Андрею вина в золотой кубок и, поддерживая голову, помог выпить.
Внезапно Андрея осенила догадка:
«Обет! Рыцари зачастую давали самые различные обеты и строго их выполняли. Пусть даже никогда не снимать при людях шлем с головы или переходить мосты задом наперед!»