Крестовый перевал
Шрифт:
Пожалев, что редко смотрю новости, утешаю хнычущую Ирэн бутылочкой холодного пива. На всякий случай переспрашиваю:
— Ты ничего не перепутала?
— Нет, — поправляет она челку дрожащими пальчиками, — я узнала обе машины. И Базылева показали крупным планом. Он как живой. Только лужица крови под головой…
— А почему же здесь, в Саратове, милиция — ни сном ни духом?
— Не знаю. Наверное, московские менты еще не установили личности…
— Чудно. Нет ничего проще, чем пробить по регистрационным номерам
Помолчав, она вновь поправляет непослушные волосы. И, стрельнув в меня голубыми глазищами, робко интересуется:
— Ты никому не скажешь?
Хороший вопрос. Чисто женский. Потирая небритый подбородок, пожимаю плечами:
— Постараюсь.
— Я не уверена… Они меня не посвящали в свои дела, но… Короче, парни что-то затевали — готовили какую-то операцию, как любил выражаться Юрка.
— Почему ты так решила?
— Я заметила в багажнике машины Базылева несколько новеньких регистрационных номеров синего цвета.
— Новые номера? Синего цвета? Зачем они им?…
— Этого я тоже не знаю.
— Когда ты их заметила?
— Неделю назад. Мы втроем ездили купаться на пляж Усть-Курдюма. Я доставала из багажника пакет с пивом и… случайно увидела.
Прощаюсь с Ириной, выковыриваю из памяти дежурные слова поддержки; еще разок диктую свой номер и прошу звонить, если что-то узнает.
И без промедления созваниваюсь с Серафимой. Надо как-то рассказать о несчастье Дарье Семеновне, и будет лучше, если мы это сделаем вдвоем.
Кажется, Серафима рада моему звонку. Однако, уловив печальные нотки, настороженно выспрашивает причину. Я же поспешно договариваюсь о встрече, бросив незначительную фразу:
— Кое-что разузнал о Юрии.
И еду к ней с тяжелым сердцем…
— Что за срочность? — улыбается Серафима, подходя к машине. Видимо, думает — я нарочно нагнал таинственности, чтобы напроситься на свидание.
Отвечаю кислой улыбкой, открываю дверцу, помогаю устроиться в кресле. Усевшись рядом, избегаю смотреть в глаза. И скорбно выдавливаю:
— У меня плохие новости.
— Что случилось? — спрашивает она изменившимся голосом.
— Я выяснил номер телефона Ирины и позвонил ей сегодня. В общем… Юрка с компанией друзей поехал в Москву и…
— Что с ним?
— Вся компания погибла. Пять человек. Ирина сказала, что узнала об этом из телевизионных новостей.
Она молчит, спрятав лицо в ладони. А я смотрю куда-то вдаль сквозь залитое дождем лобовое стекло и стараюсь не тревожить. Так мы и сидим. Минуту, пять, десять…
Потом Серафима поднимает голову; в глазах — слезы.
— Господи… Господи, ну, зачем ты убиваешь таких молодых? Зачем?!
Я легонько сжимаю ее прохладную ладонь.
— Нужно сообщить тете Даше.
— Да-да, — кивает она. — Только поехали медленно. Ладно?…
Ладно. Мне и самому тошно. И ни малейшего желания нести
Через час сбываются худшие предположения: узнав о гибели Юрки, тетя Даша хватается за сердце и оседает на пол — я едва успеваю ее подхватить. Серафима вызывает «Скорую помощь», и до приезда врачей мы отпаиваем пожилую женщину валерьянкой.
Наконец, долгожданный звонок в дверь. В квартиру быстрым шагом заходят медики; врач прямиком направляется к больной: измеряет давление, снимает кардиограмму, делает укол… Медбрат тем временем выспрашивает у нас фамилию, возраст, наличие хронических заболеваний.
Озвучив предварительный диагноз, врач велит перекладывать Дарью Семеновну на носилки. Серафима срывается и начинает поиск самых необходимых вещей.
— В реанимацию ничего не нужно, — останавливает ее медработник.
— Скажите хотя бы, где ее искать?
— Во 2-й Советской. В кардиологии…
Стоя под мелким моросящим дождем у подъезда, провожаем «Газель» с красными крестами на белых боках… Проводив, возвращаемся в опустевшую квартиру.
— Что будем делать? — Стою посреди зала. — Ты знаешь, где лежат ключи?
Серафима растерянно оглядывается:
— Кажется, видела их в прихожей.
— В таком случае давай проверим газ, свет, воду; закроем окна, балкон. Запрем входную дверь и отдадим ключи соседям.
— Хорошо. Так и сделаем. Андрей как-то говорил, что тетя Даша дружит с соседкой из квартиры напротив.
Полночь. К нашему разочарованию, погода не улучшается, а напротив — становится хуже. К сыплющей сверху мороси добавляются порывы холодного северного ветра.
Мы едем вдоль Волги к центру города и в сторону дома Серафимы; оба расстроены, разговор не клеится. Машину веду аккуратно — асфальт мокрый, скользкий, а резина на моем «Опеле» далеко не новая. Впрочем, я в своей осторожности не одинок — все водители немногочисленного транспорта, следующего в попутном направлении, проявляют мудрую неторопливость.
Переезд. Опущенный шлагбаум. Очередной атавизм в черте города.
Пристраиваемся в конец небольшой очереди из таких же полуночников и ждем — пропускаем уставший, запыхавшийся товарный поезд…
Стоим минуту, другую, третью… Наконец, проплывает последний вагон, и полосатая палка милостиво принимает вертикальное положение. Можно ехать.
Ильинская площадь. Днем здесь не продохнуть от транспорта и пешеходов, а ночью, да еще в такую погоду — никого. Поворачиваю влево на Шелковичную и вдруг замечаю, как невольно напрягаются мышцы рук и ног. Где-то в этом районе в прошлый раз нас нагоняли парни на мотоцикле — очень похожие на тех, что расстреляли таксиста.