Крестьянская история

Ананьева Лидия

На обед пришла мама со своими вечными заботами – телятся коровы, не у всех всё ладно; скот от голода ослаб, каждая бурёнка нуждается в помощи; коров-первотёлок надо бы поместить отдельно, но нет помещения; получше кормить, но лето было сухое, корма нет; телята от бескормицы рождаются немощные, болезненные, им требуется особое внимание. Идёт опорос свиней, им тоже голодно и холодно, надо как-то спасать приплод. С овцами те же проблемы, начался окот, кошара [3] тесная, не доглядишь – хилых беспомощных малышей затопчут. За курами тоже нужен присмотр, иначе от голода расклюют яйца. Рабочих рук не хватает. Скотный двор, свинарник, кошара, птичник в разных концах села. Везде надо успеть, проверить, организовать, принять срочные меры, помочь – пропасть не должно ни одной животины.

3

Кошара – помещение для содержания овец, скота.

Я, конечно, к ней – с новостью о смерти Сталина.

– Ага, умер, – как бы подтвердила она. – Канители теперь много. Надо проводить партсобрание, организовывать траурный

митинг.

Мама была секретарём парторганизации колхоза «Комбайн». Увидев образ вождя в чёрной рамке, обрадовалась:

– Я возьму этот снимок, повешу в конторе. Вот как хорошо ты сделала, всё мне меньше хлопот.

Быстро пообедав, ушла вместе с портретом вождя в траурной рамке и со своими вечными, непроходящими колхозными заботами. А я была довольна, что неожиданно помогла маме. Поведение бабушки и мамы поначалу как-то смутило меня: смерть отца народов глубоко их не взволновала и даже как будто не была неожиданной. Теперь я окончательно убедилась, что сильно кручиниться не стоит, забыла про глумления американцев и пошла к подружкам.

Траурный митинг

Мои потрясения и переживания постепенно сошли на нет, и смерть Сталина стала занимать меня только как предстоящее зрелищное мероприятие – в день похорон должен был состояться траурный митинг. В книжках про революцию я читала о маёвках, собраниях, тайных сходках, массовых шествиях, всё это было как бы на другой планете. И вдруг тут у нас, в Топчихе, будет настоящий митинг, пусть хоть и траурный. Ну как не пойти?!

Собрание проходило на площади перед зданием райкома партии. Через дорогу находился железнодорожный вокзал. Время года было какое-то не совсем определённое – уже не зима, но ещё не весна. На моей памяти так много людей в одном месте ещё никогда не собиралось. Вот пришли. Одежда у собравшихся мужчин и женщин (женщин было большинство) не отличалась разнообразием – стёганые фуфайки, потёртые, поношенные, потерявшие от времени цвет и форму. Кто в пимах [4] с пузырчатыми, кустарно изготовленными галошами, кто в кирзовых сапогах. На головах у мужчин выгоревшие, выветренные суконные шапки-ушанки бог весть с какой опушкой. Головы женщин покрыты линялыми клетчатыми полушалками, поношенными шалями. Все одинаково одеты, все друг на друга похожи. Задубленные солнцем, ветром и морозом коричневые лица. Даже морщины были у всех одинаковые. Люди стояли, понурив головы, без разговоров, без эмоций. Серая одноликая толпа. На сучковатых оструганных палочках – лики Сталина, наклеенные на кусок картона варёной картошкой или всё тем же силикатным клеем, в чёрной окантовке и без печальной каймы. Из газет, книг, журналов вырезали фотографии дорогого вождя – недостатка в них не было, все в чёрно-белом исполнении – серые, грустные. (Цветных тогда вообще не печатали.) Безыскусность, однообразие в оформлении ещё более навевали печаль. Никто ведь не готовился к этому скорбному событию заранее, было сказано сделать – сделали, кто как смог. Высокая трибуна, наскоро сколоченная из грубых, вручную свеженапиленных толстых шершавых досок – другого материала не было, – как-то неприлично ярко и дерзко выделялась непорочной свежестью и белизной на фоне блёклой людской массы. На подмостках стояла небольшая группа респектабельно одетых людей. На них были драповые пальто или полупальто, бушлаты, чёсанки с галошами, бурки из белого фетра, цигейковые шапки. Перед поникшей аудиторией они стояли с царственным достоинством, по очереди говорили речи, клялись от имени всего советского народа продолжать дело Ленина-Сталина. Участники траурного митинга стояли молча, тихо. Было тут много школьников, маленьких детей, они тоже стояли спокойно, понимая важность происходящего. Надо сказать, деревенские дети всегда были хорошо воспитаны, понятливы, послушны, в присутствии взрослых никогда не позволяли себе каких-либо шалостей. Все напряжённо ждали главного момента: паровозы остановившихся на станции поездов должны были гудеть пять минут. Фабрик и заводов в Топчихе не было, была только мельница. Разница с Москвой во времени – четыре часа. В положенное время паровозные гудки протяжным воем надрывно, угрожающе разорвали тишину. Ощущение обвала, катастрофы, надвигающейся беды обрушилось на головы застывших в онемении людей с прискорбным выражением обречённости на угрюмых лицах. Неуютно, сиротливо. Чувство неотвратимой вселенской трагедии усугублялось погодой – на небе свинцовая хмарь, вокруг испитый, печально пепельный снег с чёрными прогалинами – траурными отметинами. Со свирепым свистом стонал в разных тональностях порывистый ветер. Мрачно, жутко, как в преисподней. День был гнетуще тяжёлый, неистовые звуки сирен раздирали душу. Сердце сжималось от щемящего ощущения надвигающейся гибели, казалось, что сию минуту земная твердь разверзнется и наступит конец света. Но вот звуки умолкли. Серое, мутное пятно толпы, измученной, изнурённой надрывным, беспощадным, грозящим ввергнуть всех в адову бездну неземным воем, стало беззвучно, медленно расплываться.

4

Пимы – высокие сапоги из оленьей шкуры шерстью наружу.

Некоторое время ещё приходили газеты с постпохоронными статьями, фотографиями великого вождя. Потом по радио объявили, в газетах напечатали, что «Дело врачей» прекращено. Народное творчество откликнулось на одно из событий частушкой:

Наш товарищ Бериявышел из доверия!Ты, товарищ Маленков,напинай ему пинков!

Я спела частушку бабушке. Она оценила этот «шедевр» народного творчества критически:

– Если он вышел из доверия, то какой же он товарищ – он, значит, предатель, враг народа.

Не Сталин, а Джугашвили!

Топчиха – самое обычное сибирское село, окружённое бескрайней степью с дивными островками берёзовых колков. Домишки приземистые, подальше от центра вросшие в землю, лачуги, землянки, без водопровода, канализации, с печным отоплением, зимой плотно упакованные

снежными наносами так, что торчала наружу только труба. Покрытые гривами пыли в жаркую погоду, вязкой, непролазной грязью в осеннее и весеннее время, неширокие, кривоватые, заляпанные коровьими лепёшками и усыпанные конскими кругляшками улицы.

Говорят, что название Топчиха произошло от слова «топь». Раньше текла здесь маленькая речушка – Топчишка. Чтобы добраться до неё, нужно было преодолеть гиблое заболоченное пространство – трясину, прыгая с кочки на кочку. В этом беспокойно текущем ручье мы с сестрой ловили пескарей бабушкиным старым платком. Взявшись за углы, вели его против течения, как бредень, затем резко поднимали, соединив концы, и есть улов. Случалось, что в эту бездонную топь засасывало забредших по недогляду телят. Сейчас речки нет – всё засыпало пылью с поднятой целины, всё высохло. Село возникло в 1915 году при строительстве Туркестано-Сибирской железной дороги. Был построен вокзал с одноимённым названием, который до сих пор крепко стоит. Для снабжения паровозов водой выкопали большой пруд, возвели водонапорную башню. За состоянием водоёма следила железная дорога. В летнее время рукотворное озеро было главным местом отдыха детей и молодёжи, женщины полоскали бельё, плавали гуси, утки, водились караси, местные рыбаки ставили мордушки, ловили рыбу сетями. С переходом на дизельную тягу потребность в воде у железной дороги отпала, следить за водоёмом стало некому, и со временем превратился он в сточную яму. Эта запруда была не просто накопителем воды, она служила основой дренажной системы прилегающих территорий. Оттока не стало, земля, заботливо окультуренная неутомимыми крестьянскими руками, заболотилась, приусадебные участки заполонила трын-трава, возделывать на них совершенно ничего невозможно – влага сочится даже в очень жаркое лето. И никого из властей это не волнует. Кому она нужна – Топчиха с её бедами? Раньше около каждой избы был огород, цвели маки, рос картофель и масса других овощей, которые люди потребляли сами, кормили ими город. Теперь жуткое зрелище: дома погрязли в сырости, бывшие огороды заросли дикой травой, которая не годится даже на корм скоту. К тому же этот сухостой обостряет опасность пожаров.

Была я пионеркой и комсомолкой. На первомайских и ноябрьских праздниках, на пионерских сборах декламировала стихотворения о товарище Сталине. Я их и теперь помню. В школьных учебниках, начиная с букваря, – портреты Сталина. Была у нас в семье книга в тёмно-коричневом дерматиновом переплёте, называлась «Политическая биография И.В. Сталина», и большая серая книга, напечатанная крупным шрифтом, – «Вопросы ленинизма» И.В. Сталина и обязательно – «История ВКП(б)» под редакцией товарища И.В. Сталина. Мама моя была членом ВКП(б) и каждый год в зимнее время один раз в неделю ходила на политучёбу, где изучали историю ВКП(б) и биографию Сталина. При вступлении в комсомол нужно было обязательно знать жизненный путь товарища Сталина. Ошибиться было нельзя – тогда не примут, а это позор. Во второй раз уже не пытайся – ты себя скомпрометировал. Житие товарища Сталина усердно учили и знали подробно. В книге ничего не было сказано о жене, детях – как будто их у него никогда не было. У Ленина – Крупская, жена, друг, соратник, детей не было, это знали все. Про семейную жизнь Сталина никто ничего не знал, и даже не смей поинтересоваться – бог весть что о тебе подумают. Так и считали – один-одинёшенек. Таким и должен быть вождь-бог, как Иисус Христос – только ученики-соратники.

Как-то мама шёпотом обмолвилась, что у Сталина была жена, но её то ли застрелили, то ли сама застрелилась. Это были исчерпывающие сведения о семье Сталина. После смерти вождя в хрущёвские времена прошёл слух, что у Сталина есть дочь Светлана Аллилуева, живёт в США и пишет инсинуации, порочащие нашу страну. Есть сын Василий, алкоголик и дебошир, пребывает где-то в тюрьме. В одном из фильмов о Великой Отечественной войне было короткое упоминание о сыне Якове, где Сталин заявил, что он фельдмаршалов на солдат не меняет. Было очень жаль солдата Якова. Прошёл слух о детях Сталина, всколыхнул на время интерес к личной жизни генералиссимуса, но он как-то угас, забылся. В газетах о семье, о детях Сталина не писали. Журналов никто не выписывал: во-первых, лимит, во-вторых, дорого. На скудные колхозные трудодни возможность что-либо выписать была минимальная.

Радио нам провели весной 1950 года. За радиоточку надо было платить три рубля в месяц. Такие деньги были не у всех, а точнее сказать, не у многих. Но наша семья всегда выписывала краевую газету «Алтайская правда» и районную газету «Ленинское дело». В каждом номере газеты – портреты Сталина, потом Н.С. Хрущёва. С Хрущёвым появилась Нина Петровна. Все знали, что у Хрущёва есть зять по фамилии Аджубей, значит, была и дочь, имя которой неизвестно. (Была такая рифмовка: «Не имей сто рублей, а женись, как Аджубей».) Что есть ещё два сына, узнали позже. О сыне Сергее стало известно, что он живёт в Америке, когда наше телевидение показало очень довольных и счастливых Сергея Никитовича Хрущёва и его жену, после того как они успешно сдали тесты по английскому языку (причём жена сдала тест успешнее) и получили статус натурализованных американцев, а не каких-нибудь переселенцев с «видом на жительство». Прошла молва, что у Н.С. Хрущёва был ещё один сын, Леонид, предатель Родины, перебежавший к немцам в начале войны. Вот такие наследники у наших вождей. (Как говорили в народе: «Пёс во пса, сын в отца».)

Сталин был везде один. На первой полосе газеты, в центре, с волевым лицом, с плотной копной волос на голове, солидными усами и взглядом пророка: он всё видит, всё знает, думает о нас всех. Портреты Сталина во всех учреждениях, в печатных изданиях – лицо строгое, надёжное. Его имя – по радио с утра до вечера. С этим мы росли, это был наш повседневный быт. Хрущёва рисовали молодым и бодрым, и Брежнева, и Черненко, и Горбачёва, и Ельцина. Если великий, то должен быть обязательно красивым. Это синдром всех наших вождей. Крепкий и здоровый Ельцин на портретах заметно отличался от Ельцина на экранах телевизора, даже говорить членораздельно не всегда получалось. А как трудно и стыдно было слушать! Но – вождь! Ведь знал же, какой он есть, неужели его самого это не смущало? Перед выборами клятвенно заверял народ с экранов телевизора, что у него проблем со здоровьем нет, а через три месяца – операция на сердце. Самому ему за своё враньё стыдно не было, жителям нашей страны было стыдно.