Крейсер «Суворов»
Шрифт:
Не вышли еще из памяти матросов митинги на заводах и в институтах, на которых гневно осуждалась агрессивная политика Белого дома и НАТО. Среда подписей под протестом против безумной политики администрации Рейгана были и их подписи.
– Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся…
Присягу принял последний матрос. Теперь все они – вчерашние новобранцы, – стали полноправными защитниками своего многонационального свободолюбивого и гордого социалистического Отечества.
Колонны матросов проходят торжественным
Военкор, старшина 1 статьи В. Солдаткин»
Пока будущие «суворовцы» собирались, Сергей успел вложить тоненькую газету в конверт и отправить домой. О нем уже писали в местной «районке» после выступления на областном конкурсе художественной самодеятельности. Тогда деревенские соседи матери завидовали:
– Алевтина, читала уже? Про твоего сына прописали. Скоро в «Правде» портрет твоего певца пропечатают. Наверняка!
Мать отмахивалась, но ей, конечно, было приятно…
Из Ванино снова на поезде их перевезли к новому месту службы – во Владивосток. Мельком увидев город, оказались на большом причале, подошли к трапу с надписью «Александр Суворов». Поднялись на корабль. Прошли по деревянной палубе, спотыкаясь о металлические рельсы. Спустились в люк и зашагали по длинному, узкому, тускло освещаемому коридору. Не матросы, а какие-то черти в полугражданской одежде кричали со всех сторон из полумрака:
– Шкертуйтесь, «караси», шкертуйтесь!
Но уже пуганные вчерашние «экипажевцы» знали, что наверняка все не так уж страшно: матросы их в шутку пугают.
В большом светлом помещении остановились. Старшина, шедший первым, достал список и объявил:
– Прибыли. Здесь в клубе вас разберут по подразделениям.
«Экипажевцев» тут же окружили здоровые усатые мужики в тапочках, тельняшках и кто – в спортивном трико, кто – в матросской робе:
– Специальность есть?.. Откуда призвали?.. Музыкант?..
Всех быстро разобрали по подразделениям. Воронка тоже увели:
– Тромбонист, значит? Не из Ташкента? Я тоже не из Ташкента. Земляки!
Сергей хотел было объяснить, что никакой он пока не тромбонист, но забравший его усатый, рослый дядька с лычками на погонах робы не слушал:
– Иди за мной и всегда слушай меня. Я – твой командир отделения, старшина 1 статьи Виктор Палыч Бесхозный – «туба» в оркестре. Есть хочешь?
Еще бы он не хотел – после полуголодного экипажа и дороги, в которой они выменяли у проводника вагона сухой паек на водку. Рот Воронка мгновенно заполнился слюной:
– Хочу.
– Кто бы сомневался, – усмехнулся старшина и кивнул: – Сейчас поешь, как раз ужин…
Через минуту они оказались в кубрике, заполненном двухъярусными койками, в проходах между которыми стояли столы. За ними на подкоечных рундуках сидели в робах, тельняшках, трико усатые и безусые, здоровые и не очень матросы, всего человек двадцать. Все с любопытством смотрели на Сергея:
– Здорово, мышонок! Бес, откуда он? Нет, не земляки…
Приведший
– Садись, это будет твой бак. – Одному из сидящих за столом-баком матросов приказал: – Корыто, ну-ка, давай нам почифанить.
Как догадался Сергей, «чифаном» называли пищу на корабле. Уже позже он узнал, что само слово «чифан» китайского, «соседского» происхождения и означает «еда», «кушать рис». На Черноморском флоте, когда говорят о приеме пищи, употребляют «бакланить». На других флотах «рубают».
За соседний бак усадили приведенного из клуба другим старшиной еще одного молодого матроса – Удочкина. Это был здоровенный детина, игравший на маленькой флейте. Прежде Воронок с Удодом почти не общался – тот числился в другой экипажевской роте. А теперь вот оказались в одном кубрике, за разными, правда, баками. В оркестре должен был быть и еще один экипажовец, игравший на баяне, но его при разборе в клубе перехватило какое-то другое подразделение: то ли кочегары, то ли провизионщики.
Сергей быстро съел полную алюминиевую миску борща и четыре куска хлеба. Оторвав глаза от ложки, увидел, что все, улыбаясь, смотрят на него:
– Еще хочешь?
Он кивнул. Ему налили еще полную миску борща. Воронок съел и ее, и еще две миски гречневой каши с кусками мяса. Выпил кружку сладкого компота и, тут же разомлев, подумал: «Жить можно…»
Сергей не заметил, как исчезла посуда с бака, как был сложен-«подрублен» и куда-то убран сам бак. Потом Корыто вместе с еще несколькими молодыми матросами вспенили мыльную воду в большом тазу-«обрезе» и разлили ее по покрытой линолеумом железной палубе кубрика. Приборщики растерли пену щеткой и стали собирать теперь уже грязную воду обратно в обрез. Они брали тряпку-«ветошь» двумя руками и тянули с одного конца кубрика до другого. Там выжимали воду в обрез и повторяли движение, сдвигаясь в сторону и постепенно высушивая все пространство. Сергей наблюдал за тем, как «тянут палубу», с рундуков, куда его загнали, чтоб не путался под ногами.
Потом по трансляции раздалась команда:
– Малый сбор!
Все двинулись из кубрика на вечернюю поверку. Бесхозный остановил Воронка:
– Можешь сегодня не ходить. Потеряешься еще…
Сергей так и остался сидеть на рундуках. Глаза его быстро схлопнулись. Очнулся от того, что кто-то толкнул его в плечо:
– Але, мышонок, харэ долбиться!
Он открыл глаза. Рядом стоял Корыто. Из угла кубрика слышалась медленная музыка. Там был проигрыватель. Возле него перебирали грампластинки несколько усатых матросов, среди которых находился и его командир отделения – Бесхозный. Поставили новую пластинку, и ритм ускорился. Бес довольно кивнул головой и махнул Воронку:
– Греби сюда!
Сергей слез с рундуков и подошел. Бес весело смотрел на него:
– На гражданке танцы-дискотеки еще есть?
– Конечно, есть! – удивился вопросу Воронок.
– А танцуют как?
– Да по-разному.
– Ну, покажи как.
Сергей замялся. Он любил танцевать. Они с Мариной в клубе ни медленные, ни быстрые не пропускали. Но танцевать в одиночку, под взглядами обступивших со всех сторон усатых мужиков…
Бес усмехнулся, сверкнув железной фиксой:
– Да ты не стесняйся. Нам просто интересно. Вот тебе еще компания.