Крейсер «Суворов»
Шрифт:
Белаш с готовностью отрапортовал:
– Выговор, наряд вне очереди…
Морозов махнул рукой:
– Ну, это за мелкие провинности. А за серьезное нарушение устава?
Вадим и тут не медлил:
– Гауптвахта…
Морозов опять скривился:
– А за преступления, что делают с военнослужащими?
Тут Белаш ответил не сразу:
– Дисбат… Дисциплинарный батальон…
– Вот именно, дисбат, – удовлетворенно кивнул Морозов, уловив тревогу в голосе Вадима, – год-два, которые не включаются в срок прохождения военной службы. Если отслужил два года, то плюс, например, еще год дисбата, и только потом уже свой оставшийся год дослуживать. И даже те, кто уже три года отслужил, будут свой срок
– Так точно, «та-ша», – выпалил Белаш.
Морозов как бы добродушно кивнул:
– А чем в свободное время с товарищами занимаетесь, кроме изучения устава?…
Тут Вадим как бы глубоко задумался:
– Ну… читаем газеты: корабельную «На боевом посту», нашей флотилии «На страже Родины», еще нашего Тихоокеанского флота «Боевую вахту», еще «Комсомольскую правду» и, конечно, «Правду» – коммунистический орган. Еще изучаем материалы 26 съезда КПСС, Продовольственную программу, принятую на майском Пленуме ЦК КПСС для преодоления товарного дефицита в стране…
– Камасутру… – продолжил Морозов, – для преодоления какого дефицита?
«Известно какого!» – чуть не высказался Белаш вслух. Но промолчал. Вот с этим-то все было ясно. Это точно Слепа заложил. По кораблю ходит тетрадь с переписанной от руки Камасутрой, которую читают в кубриках и постах, поодиночке и хором: «Двойной лотос», «В тисках любви», «Игра на флейте»… Но за это же весь корабль не накажешь.
– Как вы сказали? Кама… – уточнил Белаш.
Морозов не стал повторять, спросил о другом:
– А нравится ли тебе борщ по-флотски?
Белаш пожал плечами:
– Нормально. У нас хорошие коки. Иногда, правда, пересаливают, но…
Особист усмехнулся:
– Я имею в виду записки Матроскина.
Конечно, понял Вадим, и это особист знает. Ну, тут уж Матроскин сам виноват. Кроме заметок в газеты пишет еще книгу о морской службе «Борщ по-флотски», и дает почитать тетрадку со своими записями всем подряд. И Слепа, помнилось Белашу, спрашивал, увидев у него в рундуке и прочитав надпись:
– Что за тетрадь? Что за «Борщ по-флотски»?
Слепе Вадим тогда указал:
– Не твое дело!
А Матроскина упрекнул:
– Не боишься, что узнают о твоих произведениях там, где не следует?
Тот только отмахнулся:
– Я же постоянно пишу. В боевой листок, в корабельную газету, во флотскую. Так что, если поинтересуются, скажу, мол, это заготовки новых материалов. Для «Правды». А?!
– А почему фамилия не своя?
– У меня и так в газетах материалы под разными псевдонимами выходят. Это ж не я придумал. В редакции предложили, чтобы одна и та же фамилия часто на полосах не мельтешила. – Матроскин во время того разговора хлопнул Белаша по плечу: – За меня не переживай, вряд ли кто тронет. Я ж в каждом материале пишу то про съезд партии, то про социалистическое соревнование. Особист молиться должен на Матроскина за такую идеологическую работу и пропаганду…
Вадим не очень-то верил, что Морозов будет на флотского военкора молиться. Однако согласился, что того взять за зябры не так-то просто. Матроскин даже в отпуск ходил по политической линии. Получил его на День советской печати приказом начальника политотдела флотилии: это тебе не хухры-мухры. Так что за Матроскина волноваться не стоило. Но Вадим думал о том, что ответить Морозову про тетрадку?
А тот продолжал наседать, вцепился как краб:
– Белаш, какой-то ты не разговорчивый. Ведь мы же вроде прошлый раз договорились, что будешь помогать. Ты же – комсомолец, без сомнения – будущий коммунист. Бог с ними: и с… Чекиным, и с «Камасутрой», и с «Борщом по-флотски». У тебя же наверняка есть что рассказать и более интересное? О чем твои друзья в последнее время говорят, что замышляют? Ты же не можешь уволиться, уйти с корабля,
Белаш, сделав виноватый вид, кивнул несколько раз:
– Да, я обещал. И я это…, я обязательно… Я как только что-то узнаю…
Особист снова глянул в бумаги перед собой:
– Сколько дней назад наш разговор был? Ага…Неделя уже прошла… За это время у тебя много чего должно было появиться такого, что было бы мне интересно.
Белаш пожал плечами. Морозов же хмыкнул:
– Хм, скажите, пожалуйста… – Потом вдруг поинтересовался: – Слушай, а брага из чернослива, говорят, вкусная? Сколько времени вызревает? Меня это так, из чистого любопытства интересует…
«Вот, черт! – выругался про себя Белаш. – И про это знает». Буквально два дня назад Игорь Хвостов – «годок» Вадима, – поставил на своем заведовании брагу. Как раз на черносливе. Хвост – известный специалист по браге. Делает ее буквально из всего: из риса, из томатной пасты, из компота. Земляк ему из пекарни дрожжей и сахара подбрасывает. Бутылью же десятилитровой Игорек у химиков разжился.
Как-то раз Хвост в КДП ставил брагу за дальномером, укутав одеялом. Но опасно было это дело здесь организовывать: «Карабас» нет-нет да и проворачивает пост – бутыль быстро найдет. Много мест перепробовал Игорек, но по его словам, лучшей «шкерой» являлась каюта командира корабля. Будучи ее приборщиком, Хвост неоднократно ставил там брагу, пока не провинился: не удержался и съел сметану из командирского холодильника. Тогда «папа» взял себе нового приборщика. Хвост по этому поводу здорово переживал. Не из-за сметаны – из-за идеальной «шкеры» для браги. Кто будет проворачивать каюту командира? Шикарную по корабельным меркам «квартиру» в три помещения: кабинет, где Дынин работает и принимает подчиненных по разным делам, спальня и гальюн, в котором унитаз стоит и зеркальный умывальник в углу располагается. Там, за умывальником, пространство есть, в котором как раз можно бутыль на шкерте подвесить. Каждый день командир корабля смотрит в зеркало, умывается или бреется, и ни сном ни духом, что там, за этим зеркалом, брага вызревает…
После того как Хвоста выперли из приборщиков командирской каюты, стал он ставить брагу прямо рядом со своим постом – боевой рубкой. Напротив входа в нее есть небольшое ЗИП-помещение, там всякие запасные детали, инструмент, принадлежности лежат и еще завал из щеток, швабр, ветоши. Так вот, он под ветошью свою бутыль и укладывает без всякой боязни. Понял, что чем ближе к командному составу, тем больше шансов на то, что там не станут искать неположенные предметы. Мимо его бутыли каждый день куча офицерья в боевую рубку шастает. А как никого нет, так Хвост прикладывается к своей бутыли, а потом запирается изнутри бронированного поста, залазит на стол для графической прокладки пути корабля и спит. Говорит: «Мне много спать положено для заживления боевых ранений». В сыром климате не зарастают у него давно сбитые комингсами голени. Даже в госпитале Хвосту с задницы пересаживали кожу, а все не заживет…
Знал ли Морозов о командирской браге – не известно, но вот о той, о черносливовой, что зреет рядом с боевой рубкой, точно ведает. И об этом он разнюхал, как и про разговоры об уставе с офицерами, скорее всего, не от Слепы. Белаш начал подозревать, что кто-то еще изъявил желание вступить в партию.
Что должен был ответить Вадим особисту? Имелось такое дело – залетал Белаш за пьянку. На девятое мая – День победы – в КДП осушили с «корефанами» очередную бутыль Хвоста, и, будучи изрядно поддатым, Белаш не пошел на вечернее построение. А в тот раз «бычок» – командир артиллерийской боевой части, – уперся и по спискам всех «годков» стал на ют вытаскивать. Пришлось, покачиваясь, явиться пред ясные очи и Вадиму. Результат: от комдива «двадцать дней без берега» и от бычка «трое суток карцера».