Крид: И боги падут
Шрифт:
Следом, с той же ужасающей быстротой, Крид уничтожал одного за другим. Проклятия обрушивались на них, превращая в пепел, в тлен, в ничто. Это не была битва, это было истребление. Это была резня, развязанная неудержимой силой, пропитанной отчаянием и гневом.
Кратос, наблюдавший за происходящим с растущим ужасом, попытался вмешаться. Он бросился на Крида, но был остановлен тем же молниеносным проклятием, которое сразило остальных. Его тело, прежде полное жизни и энергии, превратилось в бесформенную массу пепла. Волк, его верный спутник, завыл и исчез, исчезнув в тумане, окутавшем
Когда пыль осела, Крид стоял один, окруженный трупами. Его белокурые волосы были растрёпаны, его одежда изорвана, но его глаза оставались холодными, безжизненными. Он не чувствовал победы, он чувствовал только пустоту, глубокую, пожирающую его изнутри. Он убил их всех. И это была не месть, а ужасающая, неизбежная необходимость.
Он опустился на колени, его взгляд зацепился за огрызок яблока Эриды, лежащий на земле. Это был символ, символ его собственного падения, его погружения во тьму снова. Он уничтожил своих врагов, но в этом уничтожении он уничтожил и часть себя. Он стоял на опустошённом поле битвы, один, с тяжёлым бременем на своей совести. Ветер проносился над мёртвыми, словно прощальный плач. Крид остался один, охваченный холодной пустотой победы. Победы, которая стала его проклятьем. Вновь.
Стамбул встретил Крида густым туманом, сжимающим горло, словно объятия смерти. Уставший, измученный, он пробирался по мокрым, скользким улицам, каждый шаг отдаваясь тупой болью в ногах. Город, обычно живой и шумный, казался сегодня мрачным и безжизненным, отражая состояние его души. Парижские бульвары, шумные таверны, даже бескрайние поля сражений казались ему лучше, чем эти холодные, влажные улицы.
Возвращение в Стамбул было неизбежно. Халиль-паша, визирь Султана, ждал его. Не просто ждал, а терпеливо ткал свои сложные интриги, запутанные, как лабиринты Топкапы.
Дворец Топкапы встретил Крида своим вечным великолепием, но сегодня это великолепие казалось лишь маской, прикрывающей гниль и разложение. Крид шёл по длинным коридорам, каждый шаг отдаваясь глухим эхом в его уставшей душе. Он чувствовал на себе взгляды придворных, полные любопытства, ненависти, или просто равнодушия. Ему было равнодушно.
В зале для аудиенций его ждал Халиль-паша. Он сидел, окруженный горшками с цветущими орхидеями, его лицо было спокойно, но в его глазах танцевали змейки интриг. Он был одет в нарядный халат, украшенный золотой вышивкой, но Криду казалось, что это лишь маска, прикрывающая его истинную сущность.
— Рад видеть вас, Крид, — проговорил Халиль-паша, его голос был мягким, мелодиичным, но в нем скрывалась стальная твердость. — Ваша поездка была успешной?
Крид устало вздохнул. Он не хотел обманывать визиря, но и рассказывать ему о своей резне на утесе тоже не желал. Это была та часть его жизни, которую он хотел забыть.
— Успешной, — пробормотал он, кивая головой, словно болванчик. — Очень успешной.
Халиль-паша наблюдал за ним с интересом. Он заметил усталость в глазах Крида, чувство пустоты, которое поглощало его всю до кончиков пальцев. Он понимал, что Крид скрывает что-то. Но он не торопился. Он был мастером ожидания, мастером интриг. Он знал, что правда сама раскроется.
Он
Крид не слушал. Он кивал головой, повторяя фразу «да, господин визирь», иногда добавляя «угу» или «конечно». Он был в своём мире, в мире своих воспоминаний, мире смерти и уничтожения. Он видел лица убитых детей богов, видел их пустые глаза, чувствовал тяжесть своих проклятий, что разрывали их плоть и души.
Халиль-паша замолчал, наблюдая за Кридом. Он понял, что Крид не в состоянии воспринимать информацию. Он был сломан, измучен, устал от всего. Он больше не был тем эффективным инструментом, которым был раньше.
— Крид, — сказал Халиль-паша тихим голосом. — Вам нужен отдых. Вам нужно забыть о всех этих делах.
Крид молчал. Он не знал, как забыть. Он знал, что он не сможет забыть никогда. Он носил это в себе, как тяжелый камень, который тонул его душу.
Халиль-паша указал на дверь. — Идите, отдыхайте. Когда будет нужна ваша помощь, я вас позову.
Крид покинул зал, оставляя за собой только глухое эхо своих шагов. Он шёпотом просил у стен Стамбула забвение, но эти старые камни только молчали, храня в себе тайны стольких ушедших поколений, среди которых теперь был и он — сломленный воин, оставшийся один на опустошённом поле своей личной войны. Его путь продолжался, но цель стала снова неясной, а в сердце осталась только пустота. Пыль Стамбула оседала на его плечах, напоминая о том, сколько ещё пыли ему предстоит проглотить до конца его долгой, тяжелой жизни.
Стамбул за окном тонул в ночной тьме. Только бледные лучи месяца пробивались сквозь решётчатые окна покои Крида, рисуя причудливые узоры на стене. Крид сидел за столом, окруженный горками документов, его голова опущена, плечи опущены. Усталость сдавливала его грудь, как железные обручи. Не только физическая усталость, но и душевная, та, что проникала в костный мозг, отравляя каждую клеточку его бытия. Война в его душе была гораздо страшнее любой войны на полях сражений.
Тихий скрип двери вырвал его из задумчивости. В покои вошёл Доган ага, глава янычар, фигура могучая и угрожающая, словно статуя, высеченная из тёмного мрамора. Его лицо было строгим, непроницаемым, его глаза, сверкающие в полумраке, будто пронзали Крида насквозь. За ним следовали два янычара, их руки были положены на сабли, готовность к бою чувствовалась в каждом их движении.
Виктор не поднял головы. Он знал, кто пришёл. И он знал, зачем.
— Крид, — голос Догана аги был грубым, резким, как стальной клинок. — Халиль-паша много обещал тебе. Не так ли?
Не хотя и крайне медленно поднял голову. Его голубые глаза, обычно сверкающие холодным блеском, были тусклыми, уставшими.
— Обещал? — прошептал он, словно сам себе. — Что же он обещал?
Доган ага наклонился ближе, его тело отбрасывало длинную тень на стену. Его дыхание было тяжелым, а его глаза горят нетерпением. Это был не вопрос, а ультиматум.