Крик совы перед концом сезона
Шрифт:
– Зря иронизируешь. Спросил бы – тогда бы, может, что-то понял. Там жильё и коммунальные платежи забирают половину всей зарплаты. А за остальное-то человеку тоже надо платить: за учёбу, за лечение, за транспорт. У нас в аэропортах очереди, толкотня. Безобразие, могу с тобой согласиться. Всё время возмущаюсь. В европейских странах… социалистических… порядка больше. Сам не раз видел. Значит, можно организовать?… И политическая система не мешает. Просто наша власть в этом деле безответственна. Желающих летать всё больше, а вокзалы отстают от потребностей. Но посмотрел бы я, как полетали бы люди, если бы государство специально не держало
– А мне не нужна забота государства обо мне! Пусть отдадут все заработанные мной деньги, а я уж сам решу, куда и сколько мне платить. Почему за меня кто-то думает? Не надо за меня думать. Не надо за меня решать. На Западе каждый за себя. Вот это и есть свобода. Мы такую тоже будем устанавливать.
– Однако пока получается хаос, – сказала молчавшая до того мать.
– Вы боитесь перемен… Это естественно. Каждый немолодой человек боится перемен, даже если они в итоге приведут к лучшему.
– Я опасаюсь перемен к худшему, – проговорил отец. Подошёл к сидящей жене, приобнял её за плечо. С грустной улыбкой посмотрел на сына.
– Ты помнишь, как мы ездили на юг? Почти каждое лето. Сначала на «Москвиче», потом – на «Волге». Мама Роза – рядом со мной. Ты – сзади. Захочешь спать – оглянемся, а ты спишь… Останавливались ночевать, где глазу приятно. Палатку разберём… Пока мама Роза готовит еду, мы с тобой удочки размотаем и к речке.
Потом – с девчонками твоими… Нашими девочками… Заберём их у вас по пути на юг и также без всякой боязни едем по стране. А теперь что вы устроили-перестроили? Не только на ночь страшно остановиться в лесу… иль возле реки. Днём убивают и грабят. Ты хочешь, чтобы это разрасталось дальше? Врачи стали мыть посуду в забегаловках… Конструкторы пошли торговать барахлом в подземных переходах… Твоя младшая дочь – наша радость – встала на углу… клиента ждать. Ты этого хочешь?
– Ты рисуешь какие-то нереальные картины. Такого не будет никогда. Мы не позволим.
– Кто это «мы»?
– Мы – демократы.
– Серёжа! Вас ведут на поводке идеи. Вы всего лишь отряды политических смертников. Вспомни, чем заканчиваются все революции: Французская… наша Октябрьская. На плечах ослеплённых масс… идея-то хорошая: свобода, равенство, братство… к власти приходят циники и головорезы. Это потом наступает человечный порядок. Да и то не всегда. Вас используют… Бросят в топку разрушения, как вязанки дров. Мы ведь с мамой Розой не слепые и не зашоренные идеологией люди. Видели… Знали, что нужны перемены в стране. Но посмотри, к чему идёт дело! К разгрому не только плохого, но и хорошего.
– Неизбежные издержки любой революции.
– Хватит нам революций! – резко сказал отец. – Эволюция нужна… Умная. Продуманная. Простой мужик, если собирается в незнакомую дорогу… он про неё постарается всё узнать. А этот… пошёл в воду, не зная
– Утонет всякая дрянь. Хорошее всплывёт. Умным людям много достанется.
Сергей вспомнил слова Марка. «Когда советский режим рухнет, всё окажется бесхозным. Тут, главное, не растеряться».
– Марк на этот случай копит деньги. По-моему, даже матери не даёт. Кстати, работает на заправке, а имеет больше, чем я – врач.
Отец пристально посмотрел на Сергея. Помолчал, словно раздумывая, говорить или нет.
– Марк ворует.
– Ты што говоришь? – с недоумением вскричал Сергей. – Ты понимаешь, што ты говоришь?
Он бросил взгляд на мать, надеясь увидеть осуждение отца. Но та согласно кивнула головой.
– С чево ты взял?
– С его слов. Он в группе наших эмигрантов, которые химичат с бензином. Деталей не понял. Да они мне и не нужны – я ж не следователь… Главное – они нарушают закон.
– Не хотела бы я своего сына видеть за таким делом, – сухо сказала мать. – Раю жалко. Когда-нибудь придёт беда.
– Ну, вы меня напугали, – облегчённо расслабился Сергей. – Думал, чёрт-те что. Надо отвыкать от старого понимания, што хорошо и што плохо. В рыночной жизни вчерашние советские принципы не пригодятся. Отказываться от них надо. Решительно отказываться.
После того разговора он сразу уехал из Ленинграда домой. А вскоре с Волковым отправился по приглашению пациента «в луга». Теперь жалел о своих неосторожных высказываниях. Думал, самый близкий товарищ поймёт и согласится, а он ощетинился, как дикобраз, – даже концы усов заострились. Поэтому, немного помолчав, Карабанов с натужным миролюбием объявил:
– Хотя, может, ты и прав, старик. Рассуждать об этом не время. Мой дед, наверно, не одобрил бы. Меня занесло… забудем об этом…
Однако судя по вырвавшимся за столом словам, Сергей ничего не забыл и, похоже, в другом малолюдье не скрывал прежних сожалений. «Ну, и чёрт с ним! – подумал Волков, опускаясь на табуретку. – Где-нибудь ляпнет – получит по физиономии. Не все будут миндальничать, как я. Непонятно только, почему молчит Слепцов».
– Паша, я штой-то не помню: это ты мне рассказывал про достижения нашей оборонной промышленности, или кто другой? – с иронией спросил учитель. – Если ты, просвети сейчас и всех остальных. А то мужики подумают: у нас, в самом деле, ничего хорошего нет.
– Всё хорошее только у американцев, – вставил Нестеренко, выразительно глянув на Карабанова.
Но Слепцов, словно не слыша Владимира, сосредоточенно резал колбасу из фетисовского «заказа».
– Ты чего молчишь, Пашка? – повысил голос учитель. – Объясни людям, что Карабас с чьих-то слов вешает им лапшу на уши. Или ты с ним согласен?
– Конечно, согласен, – опять вступил электрик. – Если они хотят советскую власть на какую-то другую менять, значит, оба заодно.
– Я тебя не узнаю, Слепцов. Ты когда был честным? Когда мне рассказывал про наши оборонные дела или сейчас?
И видя, что экономист демонстративно не хочет отвечать, Волков, как чужому, протянул:
– Да-а, парень. С тобой на операцию идти рискованно.
– Кончайте галдеть! – пристукнул ладонью по столу Адольф. – В телевизоре сплошная ругань, и вы тут мне митинг развели. На охоту приехали – не на собрание!
– Правильно, Адольф, – быстро согласился Карабанов. – Надо про завтрашний день думать. Сегодня как-то у нас всухую.