Крик совы перед концом сезона
Шрифт:
С того времени Волков больше не слышал в учительской про безнравственность торговли оружием, про отнимающий у народа деньги военно-промышленный комплекс СССР, про советские траты на вооружение, в пять раз превышающие американские расходы. И вот теперь всё это, почти слово в слово, повторил Карабанов.
– Откуда у тебя такие сведения, Сергей? – насторожился он. – Ты ничего не путаешь?
Ему вдруг показалось, что такие совпадения не случайны. «Как же я не замечал, – хмуро думал он, – организованности всех этих разных акций. Мария сорвалась, как по чьей-то команде. Говорила, их много едет.
Действительно, масштабная и агрессивная критика советского ВПК началась словно по чьему-то приказу. Вот когда реальное достижение советской системы – невероятная дешевизна и доступность прессы, благодаря чему она проникала в самые отдалённые уголки страны, – это достижение стало разрушительным инструментом ещё на одном направлении. Многомиллионными тиражами газет и журналов, передачами радио и телевидения на людские массы обрушилась лавина негативной информации о военно-промышленном комплексе Советского Союза. Его ругали за вроде бы недопустимую прожорливость, за неэффективность огромных трат, за низкое качество вооружения. При этом иностранное оружие, и прежде всего – американское, преподносилось как эталон экономичности и более высоких боевых свойств.
Говорить и писать что-либо против этого было равносильно попытке перейти бурную реку по пояс глубиной. Люди легче верили непривычной, отвязной критике, нежели осторожным вразумлениям, принимал их за осточертевшую пропагандистскую полуправду. К тому же в большинство самых тиражных газет и журналов, быстро разбухших как раз благодаря именно такой критике, пробиться с другим мнением стало невозможно. Гласность оказалась односторонней. Люди, называющие себя демократами, в мгновенье ока стали беспощадными цензорами, определив, что свободы слова достойны только те, кто думает так же, как они.
Поскольку никого из представителей ВПК и других государственных структур было не видно и не слышно, то для миллионов людей оборонный комплекс вскоре превратился в личного врага, который только отнимает возможность жить лучше.
Но Волков-то слышал от Слепцова совершенно иное.
– Ты где взял такие данные? – повторил он доктору свой вопрос. – Паша мне недавно рисовал совсем другую картину. А он, как понимаешь, знает дело. Подтверди, Пашка.
Карабанов заёрзал, как мальчишка, которого застали за постыдным делом. Однако быстро взял себя в руки.
– Сейчас об этом на каждом углу говорят. Кончилось время заткнутых ртов. Почему у американцев покупают оружие? Оно лучше нашего. Мы полезли со своим оружием… С армией своей… Советской… в Афганистане получили по зубам, потеряли людей и ушли с позором. Не могли дикий народ придавить! Вот американцы бы с ним разделались за две недели.
– Ай-я-яй, – с издёвкой запричитал Нестеренко. – И тут твои американцы лучше нас. Только почему-то сначала по зубам дали им. Во Вьетнаме. А тоже хотели быстро разделаться с диким народом.
– Наши помогали. Давали ракеты. Самолёты. Сами косили под вьетнамцев.
– А кто помогал душманам в Афганистане? Может, марсиане? Иль всё ж американцы своим оружием и советниками?
– Нашей армии какое ни давай оружие – всё равно толку не будет. Привыкли мясом побеждать, трупами устилать дорогу. Была
– Ты о чём это? – мгновенно помрачнел Волков. Медленно приподнялся с табуретки и, наклонившись к Сергею через стол, тихо спросил: – Никак всё ещё жалеешь?
Тот отвёл взгляд, и учитель понял, что Карабанов нисколько не образумился после того тяжёлого для них обоих разговора.
Тогда они возвращались вдвоём на карабановской машине с летней рыбалки. Поездка получилась не за рыбой, а за каким-то радостным отдохновением. Давно оптированный Сергеем пациент вдруг вспомнил про доктора, написал ему на больницу письмо, где рассказал про себя, про свою деревню и пригласил «дня два пожить в лугах». В конце, для большей убедительности, приписал: «Если пожелаете, то не пожалеете».
Они не пожалели. За годы поездок видели много интересных мест, но такой душевной и трогательной красоты, кажется, не встречали. Деревушка из двух десятков старых, однако ещё крепких изб пристроилась на краю обширной неглубокой котловины. В самом низу её блестело озеро. К нему, судя по извилистой ленте берегового кустарника, петляла речушка. Куда из озера вода уходила, и вытекала ли она вообще, издалека понять было трудно. Не считая кустарниковой ленты, весь остальной простор низины занимали луга. Леса, удивительно могутные, малохоженные для обжитой предсеверной России, остановились у краёв котловины, подойдя близко и к деревушке.
Карабановский пациент Николай Петрович встретил их с мягкой простотой, спокойно и без удивления, словно не сомневался в том, что доктор Сергей Борисович обязательно приедет «в луга».
С дороги учитель и доктор жадно накинулись на деревенскую еду – молодую картошку с укропом, на свежие, только что сорванные и ещё колющиеся огурцы, солёные рыжики и жареные подосиновики, а Николай Петрович – на городскую колбасу, мягкий сыр и баловство из фетисовского «заказа» – оливки с лимоном.
Гости поставили на стол три бутылки водки – антиалкогольная горбачёвская кампания провалилась, и теперь спиртное можно было покупать официально, если, конечно, удавалось «достать» – очереди за водкой стали ещё многолюдней и злее. Николай Петрович принёс из погреба самогон – его он гнал до горбачёвской «борьбы», в ходе её и не собирался останавливаться в обозримом будущем.
Напробовавшись того и другого, городские и хозяин вяло побрели к озеру. Недалеко от впадения речушки поставили сеть. После чего учитель и доктор, взяв спиннинги, пошли облавливать берега, а Николай Петрович вернулся в деревню топить баню.
Вечером они млели на тёплых деревянных полках уже немолодой бани, пили самодельный брусничный морс и размякали в горячих запахах распаренной берёзы, можжевельника и зверобоя.
Доктор лениво спрашивал хозяина про самочувствие после операции, тот так же размеренно отвечал, а Волков вполуха слушал их и думал, как хорошо, что у него есть такой товарищ. Он обожал Сергея едва ль не с того раза, когда Карабанов впервые появился в их компании. И хотя в последнее время взгляды их всё чаще расходились, что заставляло Волкова переживать, тепло того большого уважения продолжало быть ощутимым.