Крики солнца
Шрифт:
Почти счастье.
– Прости, у меня ничего нет, - тихо покаялась она по-русски, когда кот прихромал к ней.
– Нечем угостить тебя.
Кот принял отказ философски.
Форум был огромным и, пожалуй, слишком помпезным по сравнению с жилыми и торговыми кварталами. Она обошла вкруговую ребристый, суровый храм Юпитера (чтобы увидеть его целиком, пришлось запрокидывать голову). Храм Венеры стоял на холме, и возле его ступеней цвели маки. Очень уместно: будто сама богиня, швырнув с небес семена, окропила их кровью очередного смертного, отравленного любовью.
Административные здания - Базилика и ещё несколько - били по глазам размером и величием (действительно били, без штампов и шуток), но она,
Не всем ведь под силу посмеяться над собственной гибелью - а у них получилось. Покидая Помпеи, она переживала за них, как за хороших знакомых, которые попали в беду и которым, увы, ничем не помочь.
Билет назад она купила заранее, так что оставалось ещё около часа. Её грыз голод: яблоко было поглощено давно, во время лазанья по какой-то очередной достопримечательности. Знакомая слабость, усугубляемая жарой, мешала стоять и дышать. Она твёрдо сказала себе, что дотерпит до дома - но после...
Ресторан притулился на дороге от Помпей к станции. Типичный туристический ресторан, и цены там были соответствующие. Но она выбрала Колу и пиццу с грибами под сырным соусом - белую, с говорящим названием "Bianca". И съела почти целиком.
– Tutto bene?
– любезно осведомился официант - заметив, наверное, её не по-туристски озабоченное лицо. Она улыбнулась и мужественно отпилила ещё кусок.
– SЛ, certo. Grazie.
ВЕНЕЦИЯ
Прогулка по Дорсодуро выдалась неспешной и тихой; Эдуардо надел мягкие теннисные туфли и шляпу, чтобы совсем соответствовать образу устало-скучающего интеллигента. Солнечное, довольно-таки безлюдное утро золотом и лазурью разлилось по тесным улочкам, по дворикам, исполненным звенящей акустики и пустоты. Эдуардо остановился на маленьком мосту, чтобы сделать пару фото канала: блики света, мутная от грязи вода, сиротливо плывущий фантик от шоколадного батончика... Здесь был "перекрёсток": два мостика окаймляли канал, располагаясь под прямым углом друг к другу, и, перейдя один, можно было двинуться в другую сторону или ступить на второй. Типичная для Венеции дилемма. В нескольких метрах дальше работал веслом зевающий гондольер. Сиреневая лента на его шляпе - в тон обивке гондолы - смешно съехала набок.
Эдуардо любил Дорсодуро как самый нетуристический из четырёх сестьере - хотя в нём не пахло ни тонкостью пейзажного Каннареджо, ни монументальным великолепием Сан-Марко, ни таинственностью Кастелло. Здесь можно было просто гулять, не ощущая себя в странной сказке или театре. Бесчисленные церкви разной степени древности, мраморные колодцы во двориках, крошечные гостиницы вступали в необычную перекличку с орнаментами и стрельчатыми окнами в мавританском стиле. Фонари по вечерам разливались грустным и тусклым светом. И везде, конечно, ворковали вездесущие голуби - впрочем, они давно уже захватили не один Дорсодуро, а всю Венецию целиком.
Эдуардо бесцельно брёл к Санта Мария деи Фрари - красно-коричневой, большой и круглой, как пожилая купчиха. Он привязался к ней, пожалуй, сильнее, чем к любой другой венецианской церкви. Ни плавные линии башенок,
Такие ли уж избитые?..
В тени Фрари, на чахлом газоне под деревом, паслись толстые голуби. Над полукруглыми дверями строго белел крест; барельефы фасада наполовину стёрлись. Эдуардо не хотел входить - однажды он уже видел Фрари внутри и успел оценить, как она проста и прекрасна.
Хотя, может быть, он подумал так из-за восхищённых рассказов Марко. Без него проникнуться было бы в разы сложнее.
Именно Марко, например, поведал ему, что Санта Мария деи Фрари была любимой церковью Тициана. Между ними, действительно, ощущалось некое родство - этот спокойный свет, приглушённые краски... Эдуардо никогда не интересовался классической живописью. То есть интересовался, но отвлечённо, как чем-то академическим и необходимым для того, чтобы не считать себя варваром. Это Марко протащил его по всем музеям их города, а во Флоренции, где жила его сестра-искусствовед, достал им бесплатные билеты в галерею Уффици. Марко мог с детским восхищением рассуждать о любви Рафаэля к Форнарине, обыкновенной дочери булочника, вдохновлявшей его на создание вечных Мадонн (тот факт, что Рафаэль был страстным поклонником куртизанок и в итоге умер от сифилиса, в расчёт обычно не принимался) - а потом перескакивать на биографию Джотто или Да Винчи. В Да Винчи его пленяла мечта о летательном аппарате, до которого человечество додумалось спустя столько веков, а ещё - изобретение будильника, который трёт спящему пятки. Почему-то из всего множества приспособлений, созданных Леонардо, исключительно этот будильник его умилял.
– Это деликатнее, чем наши звенелки, - говорил он, когда они сидели во флорентийском баре и пили плохой коньяк.
– Где уважение к человеку в современных айфонах? Нельзя нормально жить и работать, когда тебя будят мерзкой, искажённой мелодией.
Эдуардо, продолжая ничего не понимать в живописи, полюбил листать альбомы с репродукциями, которых у Марко в коллекции было великое множество. Их глянцевые листы пахли типографской краской; с них на него кротко взирали Мадонны, загадочно улыбалась Джоконда, алели пухлые губы и щёки "Музицирующих мальчиков" Караваджо. Святой Себастьян, истыканный стрелами, безропотно истекал кровью. Зефир, божество ветра, дул на раковину Венеры, выходящей из морских вод - и раковина плыла, будто желая протаранить замершего зрителя.
– Посмотри на это лицо, - как-то раз сказал Марко.
– Никогда не понимал, как можно написать это.
Он обрабатывал снимки за ноутбуком, а Эдуардо, сидя на диване у него за спиной, от безделья листал альбом. В тот момент он как раз добрался до Венеры и озадаченно остановился.
– Хм. Ты видишь затылком?
– Просто знаю, на какой она странице, - без усмешки ответил Марко.
– "Рождение Венеры". Её бесконечно хочется разглядывать, разве нет? Даже эти розы вокруг неё, и раковину, и море...
– Если только море, - неуверенно откликнулся Эдуардо, чтобы не показаться совсем уж идиотом.
– Необычная бирюза. Но в целом...
– Именно море, - подхватил Марко, не отвлекаясь от работы.
– На море можно смотреть так же долго. Вот японцы устраивали сады камней, а наши с тобой предки писали маслом... Сеанс погружения. Беседа с собой.
– Японцы?
– Эдуардо улыбнулся.
– Сомнительное сравнение.
– Ладно, когда слушаешь саксофон, примерно тот же эффект.
– Ещё лучше, - вздохнул Эдуардо.
– Саксофон... Боттичелли не понял бы твоего комплимента.