Кристальный матриархат
Шрифт:
Я нырнул в калитку и спрятался за забором, чтобы и с дедом поболтать можно было, и папка с мамкой не увидели, когда отправятся на работу.
— Угодника дружком называешь? — начал осторожную разведку.
— Я Угодника никогда так не назову. Теперь не назову, а тридцать лет назад мог. Про третьего твоего толкую, с которым ты приключался. Он теперь у меня на службе. Вчера телегу искал с лошадкой, а ноне с тобой в игрушки играть будет. Угодника сквозь миры тащить, — рассказывал дед в полудрёме.
Я еле сдержался от смеха, вспомнив как со мной приключался
— Угодник папашу вашего, который одиннадцатый, воспитывать ушёл. Чтобы шестого не залупцевал насмерть.
— Не шутишь? — перепугался я незнамо чего больше, одиннадцатого папку с ремнём или того, что протаскивание сквозь миры будет взаправду.
— Не время для шуток, — заявил дед.
— А как перетаскивают сквозь миры? — спросил я и задрожал от нетерпения, а, может, от утренней прохлады.
— Ступай в сарай, погрейся. Зубами клацаешь, как Жучка после проруби, — велел американец, и я мигом помчался в сарай чтобы согреться и собраться с мыслями, а в первую очередь, успокоиться и взять себя в руки.
— Здравствуйте, Байк Давидович, — поздоровался с выросшим, как из-под земли, монстром Угодника.
Но монстр не захотел ни разговаривать, ни распевать песенки, и я прошмыгнул в сарай.
Сбросил ранец и расселся на табурете, но успокоиться не получилось. То голоса в подвале чудились, то сквозняки обдували лицо, то картины, одна страшнее другой, рисовались перед глазами.
— Кошмар, — вполголоса шепнул я, после того, как представил себя купавшимся в голубом пламени.
— С кем разговариваешь? — спросил меня подвал голосом Александра-третьего.
— С тобой, — ответил я, не успев испугаться.
— А я подумал… — начал третий.
— Что умом тронулся? — перебил я товарища, с которым ещё вчера пережил столько приключений, что ни в сказке сказать, ни пером описать. — Коня нашёл?
— А как же. С утра обещался подъехать вместе с мажарой
— Конь? — рассмеялся я.
— Хозяин. Дедок один. Еле нашёл его вчера.
— О перетягивании через миры что-нибудь слышал? Меня этим дед с утра самого пугает.
— Какое ещё перетягивание?
Я вскочил, как ошпаренный, и забегал по сараю, а потом прицелился выскочить во двор, но в меня намертво вцепился мой боевой друг, наверное, опасаясь, что этак снова возьму и взлечу в морозное облако.
— Нужно Павла звать, чтобы научил, как через миры таскают. Угодник с Настей вот-вот явится, а мы ни в зуб ногой.
— Да, ну тебя, — не поверил дружок.
— Не веришь, сам сходи. Только на улицу ни ногой. Мои вот-вот на работу пойдут. Я их вчера в одиннадцатый мир возил. Представляешь, чего натерпелся, а они насмотрелись? А тут ты с недовериями…
Я всё бухтел и бухтел, и не мог остановиться, а третий давно умчался в сторону ближайшей Америки.
Слегка успокоившись, я снова уселся на табурет с намерением с него не подниматься, пока всё не станет понятным. «Во-первых, для чего букет? — начал я перечень вопросов без ответов на которые не собирался трогаться
— Айда. Дед зовёт, — окликнул меня Укропыч, испортив планёрку, и тут же испарился.
Выйдя из сарая я зевнул, погрозил пальчиком Давидовичу и пошагал в сторону калитки.
Павел уже топтался у входа во времянку и что-то объяснял Александру, кряхтевшему где-то внутри неё.
— На шкафу она. Белёная. Почти шерстяная. Девчушка с Николаем сплели её в бесовском мире, — недовольно командовал дед в открытую дверь времянки.
Не успел я догадаться, что они ищут, как во двор вывалился Александр-третий с мотком верёвки через плечо и стихийным букетом в кулаке.
— Верёвку мне, а букет разделите надвое, — скомандовал Павел. — И чтоб веточек поровну было.
— Как это? — не понял я. — Они же все разные.
— Шалопаи, — обозвал дед обоих сразу. — Спящую, проснувшуюся и засыпающую, взял, и в одну сторону отложил. Спящую, проснувшуюся, засыпающую – в другую. Что непонятно? Чтобы поровну было. Чтобы равновесие было между мирами.
Мы устроились прямо посреди двора и начали делить веточки, а Павел бросил наземь белёсую бечёвку и начал её разматывать и растаскивать по двору. Я как заведённый хватал одну веточку без листиков, одну с только что распустившимися почками, одну с жёлтыми листами и приговаривал: «Спящая, проснувшаяся, засыпающая». Потом мы друг другу показывали кулак с веточками и откладывали их каждый в свою сторону. Потом ещё и ещё, пока веточки не закончились, и мы не поднялись с колен.
— Верёвку узнал? — шёпотом спросил третий.
— Где-то видел, — пожал я плечами.
— В пещере такая же, — сказал третий, и я сразу вспомнил незримую верёвку, которой опускалась в пещеру лесенка, сделанная Угодником.
— Точно. Значит они обе непростые. И та, и эта заговоренные, — поддал я мистики. — Ту не видно, пока не умоешься, а этой через миры таскать можно.
— Почему они через подвал не пройдут? — удивился третий.
— Как он её загипсованную по лестнице поведёт? Летать-то она не умеет. Вернее, умеет, только с козырька подъезда и камнем вниз.
Дед закончил растаскивать концы волшебной верёвки и скомандовал:
— Марш сюда.
Мы подошли, и он всучил каждому из нас по концу верёвки и распорядился:
— Вяжите каждый свой букет к кончику. Только не ванно-банным узлом, а обносите вокруг по два раза, а потом… — дед подождал, пока мы пару раз намотали верёвку на букеты и продолжил. — Узел вяжите. Так, а теперь точно такой же сверху. Только следите за верёвкой, чтобы которая сверху оказалась в первый раз, так же сверху оказалась и во второй. «Прямой» называется узел. Да не так... Вот так. Теперь потуже затяните, чтобы веточки не расползлись. Теперь решайте, кто в одиннадцатый мир свой конец с букетом потащит и там Угодника ждать станет. Потом Николаю букет с верёвкой всучит, — объяснил дед, а мы заморгали глазами.