Кристальный пик
Шрифт:
Солярис не то закряхтел, не то засмеялся. Однако я вовсе не шутила: маска идеально сочеталась не только с таким же золотым поясом поверх его рубахи, но и с жемчужными чешуйками на коже под ключицей. На ее фоне и волосы будто бы переливались ярче, а изумрудная серьга в ухе распускала целый букет из мерцающих бликов на спинах танцующих, отражая в себе позолоту.
— Так что на счет наказания? — спросил Солярис снова, склонив голову в бок.
— Наказания?..
— Я про танец, — судя по голосу, Сол снова улыбался. Почтительно поклонившись, он протянул мне руку ладонью к верху. — Ты хотела потанцевать, когда мы выходили из замка, помнишь? Или уже передумала?
Встрепенувшись, я
Музыка и вереница людей закружили нас раньше, чем я успела поймать ритм и понять, как именно нам влиться в эту беспокойную круговерть. Потому я просто взялась за предплечья Сола, как он того хотел, притянув меня ближе, и вторила за его шагами. Он двигался совсем не так, как на моем Вознесении или на свадьбе в Сердце. Там это было плавно, с расстановкой и силой, которой вопреки ее мягкости хотелось подчиниться и следовать. Сейчас же он двигался порывисто и резко, иногда даже неуклюже, похоже, сам не зная, что за танец исполняют жители Столицы теперь. Тем не менее, Сол всегда хорошо приспосабливался: посматривая на других, в конце концов он задал нам нужный темп, и тогда я смогла по-настоящему расслабиться и отдаться музыке.
— Мне показалось, или ты вернулся слишком быстро? — все же поинтересовалась я, когда музыка потекла медленнее, и мы смогли немного отстроиться от толпы, чтобы, раскачиваясь в объятиях друг друга, побыть только вдвоем. — Как прошла игра в кубб? Кто победил? Ты или Кочевник?
— Разве я бы вернулся к тебе так скоро, если бы дал Кочевнику победить? — ответил вопросом на вопрос Сол. Лишь когда речь заходила о Кочевнике, он позволял себе звучать так напыщенно и высокопарно. — Ради того, чтобы быть рядом с тобой, я кого хочешь одолею.
— А что Мелихор и Сильтан? Разобрался с тем ребенком, чью игрушку она сломала, и с опозоренным женихом?
— Да, — И прежде, чем я бы продолжила выпытывать у него подробности, ведомая любопытством, Сол кивнул куда-то вниз. — Что это за камни?
Я опустила глаза на рукава своего платья. Пошитые с прорезями, будто бы намеренно порванные ножницами, они открывали мои запястья до самых локтей, но при желании их можно было скрепить пуговицами из молочно-золотистых камней, пришитых вдоль. Учитывая, что это было одно из самых простых платьев в моем гардеробе, и никаких особых изысков оно не имело, именно про эти пуговицы Сол и спрашивал.
— Это селениты, — ответила я. — Камень не сказать, чтобы шибко ценный... Из него редко делают украшения, разве что кулоны или браслеты. Но мне он нравится.
— Почему?
— Не знаю. Разве на все должна быть причина? Просто красивые. Днем, если лучи солнца встретят, напоминают молочные ириски, а ночью тускнеют и становятся похожи на лунный камень.
— Селенит, — повторил Сол себе под нос, будто распробовал это слово на вкус. — Селен.
Затем он вдруг без всяких объяснений закончил танец и потащил меня прочь из толпы. Мы почти бегом устремились на самый край площади, туда, где горел один из костров и где в воздухе парили лепестки весенних цветов, подбрасываемых в огонь вёльвами под размеренную, заведенную в полголоса песнь. Там же чернеющий горизонт встречался с уже черной землей и раскачивался Яблоневый человек, увешанный красными плодами. Расположенное за ограждениями из факелов, пестрыми палатками и жилыми домами, это место напоминало маленький островок на отшибе городского гуляния. Музыка бардов будто разбивалась о купол сейда, накрывший его. Здесь было тихо и совсем мало людей, включая патрулирующих хускарлов, а потому и мало тех, кто посмотрел бы на нас с
— Ты моя? — спросил он, и его клюквенно-красные обветренные губы под каемкой золотой маски были единственным, куда я могла смотреть и о чем могла думать.
— Я твоя, — прошептала я, сглотнув сухость во рту.
— Ты и есть я, — сказал Сол, и холод его золотой маски, прижавшейся к моему лбу, обжег кожу. — А я есть ты. Мы — это мир.
Я не удержалась и поцеловала его первой, как, впрочем, целовала почти всегда. Даже после моего воскрешения, после всего, через что нам пришлось пройти вместе, Солярису было легче ждать моего поцелуя, чем красть его. Мне не было сложно проявлять чувства первой — в конце концов, Сол только учился это делать, и я была снисходительна к нему, как он был снисходителен ко мне все прошлые годы. Я на собственном примере показывала, как выражать любовь не только поступками, но и словами, взглядом и прикосновениями, искренне веря, что однажды Солярис научится этому. Однако пока он все еще терялся. Вот и сейчас застыл на месте, как вкопанный, и даже не приоткрыл губ, когда я плотно накрыла их своими.
Сухие, теплые, но мягкие — куда мягче, чем выглядят. Я целовала Соляриса несколько секунд, упиваясь им даже в его оцепенении, пока не почувствовала, что что-то не так, и не открыла глаза. Сквозь узкие прорези в его маске на меня смотрела непроглядная тьма.
— Поцелуешь меня еще раз, когда я сниму маску? — спросил вдруг Солярис шепотом, наконец-то оттаяв.
— Конечно, поцелую, — улыбнулась я.
— Клянешься Солнцем и четырьмя богами?
— Клянусь Солнцем и четырьмя богами.
Однако вместо того, чтобы снять маску и позволить мне исполнить свою клятву, Солярис осторожно поставил меня на землю и отстранился.
— Что случилось? — спросила я растерянно. Вёльвы, сидящие за костром, вдруг оборвали песнь, повскакивали со своих мест и бросились в россыпную, едва не сбив меня с ног. Из-за этого я на миг выпустила Сола из поля зрения, а когда снова посмотрела на него, то обнаружила, что тот молча идет в сторону площади. — Солярис! Куда ты?
— Мне нужно срочно уйти, — бросил он, не оглядываясь. — Дай мне немного времени. Я вернусь.
Я фыркнула, возмущенная тем, что он, похоже, снова собирается оставить меня на летнем Эсбате совершенно одну, но уже без веских на то причин и даже моего разрешения. Ненамеренная мириться с очередными его загадками, я снова окликнула Сола и поспешила следом, ловя пальцами отбрасываемую им тень, пока толпа не проглотила его. Людей вокруг отчего-то прибавилось, стало тесно, как на рыбном причале в базарный день, и музыка бардов утонула во всеобщем гвалте.
— Рубин!
Я блуждала по площади по меньшей мере минут пятнадцать, пока не решила проверить ярморочную аллеи, где наконец-то и разглядела среди разноцветных макушек с оленьими рогами ту самую, что напоминала перламутровый жемчуг. Солярис продирался ко мне остервенело, не стесняясь расталкивать горожан руками, громко звал по имени и даже перепрыгнул хлебную телегу, лишь бы поскорее очутиться рядом и грубо обхватить перепачканными в траве руками мое лицо.
— Где тебя Дикий носит, Рубин?! — взревел Сол после того, как осмотрел меня с головы до ног и отвел нас к прилавку с сезонными овощами, чтобы не стоять на дороге и пропустить людей. — Я же велел ждать меня возле тиса! Решил, что тебя снова дикарь какой утащил. О чем ты только думаешь?!
— Это я у тебя хочу спросить!
— Что?
— Ты снова бросил меня! Мало того, что целовать передумал, так еще и унесся куда-то, словно тебя петух клюнул в... Погоди, а где твоя кроличья маска?