Кристина
Шрифт:
Раздаётся звонок в дверь и мама, не выключив новостей, открывает папе. Щелчок щеколды, гораздо громче, чем обычно, словно она открывает её с чувством, а сразу за этим щелчком ругань. Мама называет папу пьяной скотиной, козлом и ещё какими-то словами, которые я не могу понять. Папа что-то пытается отвечать, но у него не получается вставить хоть что-то между длинными репликами мамы. Она не слушает его, она слушает себя. Мама задаёт папе вопрос, и тут же сама на него и отвечает, не дав папе ни малейшего шанса ответить.
Она бьёт папу, я слышу это, после
Мама громко рыдает, что-то твердит отцу сквозь слёзы, но я не понимаю слов, интересно, понимает ли её папа? Что-то разбивается – это ваза. У нас в коридоре несколько красивых ваз. Теперь на одну меньше.
Братик просыпается и сразу же начинает громко плакать. Я трогаю его лоб – он горячий до такой степени, что, наверное, можно было бы вскипятить воду. Мне страшно, я ведь не знаю, как помочь ему, а родители не приходят, они не слышат, как он плачет.
Я пытаюсь его успокоить, осторожно качаю его кроватку, стараюсь это делать также, как мама. Пытаюсь спеть колыбельную, но так, чтобы родители не услышали, что я не сплю, иначе мама будет ругаться.
Он немного успокаивается, но не спит, а вместо этого смотрит мне прямо в глаза. Его взгляд рассказывает мне, насколько ему больно и плохо, а колеи слёз на щеках только подтверждают это. Он очень не хочет, чтобы мама и папа ругались, я вижу это в его глазах.
Меня пугает такой его взгляд. Кажется, что он уже всё понимает, насколько это плохо, когда родители ругаются, но не может об этом сказать, ведь он пока не научился разговаривать.
Я продолжаю осторожно качать братика, стараясь делать это как мама. За дверью тоже всё успокаивается. Я слышу, как чайная ложка ударяется об кружку – кто-то заваривает чай. Работает телевизор, но уже не новости, а какое-то кино. Кто-то кому-то признаётся в любви. По телевизору. Такого не может быть дома.
11
Я иду по центральной улице наполненной суетой утренней спешки. Сотни, тысячи людей спешат на работу, пытаются влезть в маршрутку, в которой уже не осталось места. Но все они отчаянно боятся быть уволенными за опоздание – невозможность влезть в транспорт не является уважительной причиной.
На фоне утреннего безумия в голове только одна мысль: почему я ищу Кристину? Стоит ли она того, чтобы я тратил силы и нервы, своё время и кормил себя надеждами? Мне не нравится само слово «стоит», человек не товар, выставленный на аукцион или витрину магазина, он не может стоить, а достоин вполне. Кристина достойна, я уверен. Я понятия не имею, откуда у меня такая слепая уверенность, но она есть. Возможно, это воспоминание, которое таким образом даёт о себе знать, а может быть и моё безрассудство, и безвыходность. Тяжело однажды проснуться и не помнить своё жизнь, а когда твоя единственная ниточка, связывающая тебя с самим собой
По мере того, как я иду между рядами домов – количество людей на улице уменьшается. Нет, не все они уже успели на работу, скорее, я просто ушёл от ключевых остановок.
Теперь идти гораздо спокойнее, и утренняя суета не выглядит так заразительно. То и дело из переулков выскакивают опаздывающие, идут быстрым шагов в буквальном смысле разрезая воздух перед собой. Кто-то из них одет теплее, в какую-нибудь ветровку или пиджак, я же иду в тонкой футболке и немного мёрзну. Может быть, тому виной бессонница?
Скорее всего тому виной раннее утро. На часах около семи утра, а летний день выдался прохладным. Небо затянуто слоем серых облаков, так что лучи солнца не могут пробиться и согреть меня, людей, которые всё время куда-то бегут.
В утреннем тумане впереди меня обозначился вход в парк. Интересно, это единственный парк в городе? Я прошёл внутрь по аллее, справа и слева от меня лавочки, деревья, которые растут правильно, параллельно друг другу и наверняка не противоречат законам фен-шуя.
Дальше мост, выложенный красным кирпичом, а сразу за ним жёлтая часовня. Довольно высокая, кажется, остриём купола она может задеть небо, но это всего лишь ложное впечатление. На часовне сидят ангелы, каждый из них держит трубу и, по задумке архитектора умеет на ней играть. Ангелы – это дети, белые скульптуры детей, а выше божья матерь и циферблат, который показывает «5:55», а на деле уже восьмой час утра. Интересно, почему эти часы остановились? А сразу за часовней стоит огромная церковь. Она больше любого пятиэтажного здания, возможно, если бы на ней можно было посчитать этажи – их набралось бы около десяти.
Я прохожу чуть вперёд, слева от меня стоит чёрный кованный забор, увешанный замками, а по ту сторону забора – обрыв. Не хотел бы я туда упасть. Слишком крутой склон. Я присмотрелся к замкам, ничего особенного, просто эхо романтики: «Ангелина + Игорь» или «Жанна + Макс». Конечно, забор поставили здесь не для того, чтобы его обвешивали замками, но и магию звёздам предали романтики. Интересно, те, кто вешали эти замки, действительно верили, что это укрепит их отношения или это обыкновенная дань традициям и не более того? А может где-то здесь есть и мой замок, который я повесил с Кристиной?
Прохожу до конца забора, впереди маленькая одноэтажная церковь или как это правильно называется на территории монастыря? Слева металлическая лестница, покрытая тонким слоем ржавчины. Я спускаюсь по ней, впереди лают собаки, но я их не вижу и, по правде говоря дела до них мне сейчас совершенно нет. Спустившись вниз, я увидел две вещи, которые удивили меня и никогда не удивили бы человека в доброй памяти: первая, на воде лежит мост, плавучий, а вторая – на воде образовалась горка, словно сильный напор воды пытается вырваться прямо со дна. Так странно ничего не помнить – удивляешься таким вещам, которые не замечает никто. Я чувствую, словно с другой планеты свалился сюда.