Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2

Постников Михаил Михайлович

Поэтому в синодальном переводе мы слово ангел всюду будем заменять на гонец или вестник.

Конечно, это не уничтожит всех нелепостей синодального перевода. Но, чтобы читатель мог по Библии следить за нашим цитированием, мы непосредственно в тексте исправлять его больше не будем, а все поправки, пояснения и ссылки на греческий оригинал будем помещать в скобки.

 

Описание грозы

Для древних все природные явления были наполнены мистически–художественным смыслом, и они воспринимали их ярче и впечатлительнее, чем мы. Вот отрывки из средневековых летописей, собранные Араго (см.[57], стр. 9), иллюстрирующие, как в то время воспринимались обычнейшие метеорологические и

астрономические явления:

586 г. «Свет, подобный змею, явился на небе».

838 г. «21–го февраля в воздухе был виден огонь, имевший вид змея».

838 г. «12–го мая, во все время ночи, звезды повсюду преследовали одна другую».

849 г. «2–го января видимы были ужасные копья к северу и востоку».

918г. «7–го февраля разноцветные огненные копья являются на небе и последовательно устремляются друг на друга».

993 г. «3–го марта, вечером был виден на небе змей».

952 г. «Виден был змей на небе».

1144 г. «Говорят, что в этом году являлись знамения на небе. Огненные шары блистали в различных местах и исчезали в другой части неба».

Огромность впечатления, производимая такими явлениями природы, как грозы, вулканы, метеориты и т.п., нужно всегда помнить при чтении древних книг (и, в частности, Апокалипсиса) и вносить соответствующие поправки.

Особое впечатление на древних всегда производили грозы, символы божьего гнева. На каждой грозовой туче древние видели самого Бога, летящего среди громов и молний, для того чтобы поразить своим неотразимым ударом земных грешников. Если до сих пор многие из нас чувствуют во время грозы инстинктивный страх, то что же говорить о древних, не знающих теории электричества и отягощенных грузом мистики и ужаса перед волей богов.

Все это хорошо, — скажет читатель, — но какое отношение к этому имеет Апокалипсис? Судите сами…

Перед грозой всегда наступает характерное затишье, когда природа, как бы притаясь, ждет в полном безветрии первых ударов бури. И Иоанн пишет: «И после сего видел я четырех ангелов, стоящих по четырем углам земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево» (Ап., VII, 1).

Кстати сказать, здесь мы обнаруживаем также образ четырех ветров, эолов, распространенный в раннехристианской космографии, как доказывает, например, известный рисунок из «Христианской Космографии», автора VI века Козьмы Индикоплевста, приводимый во многих популярных книгах (этот рисунок изображает Землю в виде сундука, на дне которого живут люди; Солнце движется по крышке, заходя на ночь за высокую гору; по углам сундука четыре ангела с трубами изображают ветры; монах просунул голову через стенку и восторгается небесами). Иоанн очень уместно воспользовался расхожим и всем понятным образом.

Иоанн еще раз обращает внимание читателя на это затишье: «И… сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса» (Ап., VIII, 1).

Еще раньше Иоанн описывает заволакивающую небо грозовую тучу с фронтом, загнутым как полуразвернутый свиток: «И небо скрылось, свернувшись как свиток» (Ап., VII, 14).

В гл. VIII Иоанн в точных художественных образах описывает саму грозу: «И я увидел семь гонцов (бури), которые стояли и перед Богом; и дано им семь труб… Первый гонец вострубил (прогрохотал гром), и сделались град и огонь, смешанные с кровью (ударила молния), и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела (точнее «была озарена кровавым светом молнии»). Второй гонец вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью (снова молния за завесой дождя)… Третий гонец вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источник вод…» (Ап., VIII, 2,7,8,10).

Очень интересен заключительный стих этой главы: «И видел я и слышал одного вестника, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех гонцов, которые будут трубить» (Ап., VIII, 13).

В

церковном переводе вместо «вестника» стоит, конечно, «Ангел». Но смотрим греческий оригинал в там находим слово, означающее по–гречески птицу–орла! После этого оригинал абсолютно понятен: описан полет птицы, громкий голос которой предвещает, якобы, всевозможные беды (к слову сказать, горе, горе, по–гречески звучит как крик чайки, уай—уай). Такое отступление в тексте вполне уместно, поскольку гадание по полету птиц было очень распространено и считалось вполне достоверным. («Всякий образованный римлянин должен был уметь толковать полет птиц…»([41], стр. 66)). Благочестивые же переводчики, не потерпев столь «бесовского» занятия, пошли в переводе на прямой подлог. (Любопытно, что и в английском и во французском переводах Библии речь идет в этом месте также об ангеле).

Мрачно–поэтические образы гл. IX явно навеяны картиной взволнованного грозой пенного моря: «И… вышла саранча на землю… По виду своему саранча была подобна коням (несущимся на берег пенным волнам)…; и на головах у нее как бы венцы (хлопья пены)… и волосы у ней как волосы у женщин (сорванные бурей водоросли?)… а шум от крыльев ее как стук от колесниц (шум прибоя)… Одно горе (одна волна прибоя) прошло; вот идут за ним еще два горя (еще две волны)… Так видел я… коней и на них всадников… и изо рта их выходил огонь, дым в сера (хлопья пены и брызги моря, освещенные молниями)… сила коней заключалась во рту их и в хвостах их…» (Ап., IV, 3, 7—9, 12, 17, 19; в скобках наши разъяснения).

Заметим, что еще в самом начале (см. Ап., 1,1) Иоанн подчеркивает, что все это Бог ему показал, т.е. что Иоанн описывает то, что он видел собственными глазами.

В следующей X главе автор вновь возвращается к грозовому небу, разоблачая, в частности, истинную природу «гонцов»: «И видел я другого гонца, сильного, облеченного облаком: над головой его была радуга…» (Ап., X, 1). Здесь явно имеется в виду облако, быстро гонимое ветром по небу. «… и воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими…» (Ап., X, 3). Мы видим, что здесь нет никаких иносказаний: Написано «гром», читай «гром», написано «молния», читай «молния».

В XI главе после заключительного удара грома гроза кончается, небо проясняется и появляется радуга. «И седьмой гонец вострубил и раздались на небе громкие голоса говорящие: царство мира сделалось царством Господа нашего и Христа его… И отверзся Храм Божий на небе (открылась лазурь чистого неба) и явилась на небе радуга… (Ап., XI, 15, 19).

Последний стих в синодальном переводе имеет вид: «и явился ковчег Завета его в храме Его», но в греческом варианте сказано не «ковчег Завета», а «хранительница завещания», что в стандартной христианской символистике означает радугу.

В заключение дадим слово самому Морозову:

«Теперь вы видите сами, как сквозь весь Апокалипсис, одной сплошной канвой проходит чудно–художественное описание грозы, пронесшейся над Патмосом во время наблюдения автора (в Ап., 1, 9, сказано: «Я, Иоанн… был на острове, называемом Патмос…» — Авт.). В этой канве не забыта ни одна типичная картина развития грозы, начиная от тяжело свернувшейся, как свиток папируса, первой тучи в характерного затишья перед грозой. Вы видите и каждый удар грома с кровавыми молниями и радугу посредине грозы и, наконец, окончание самой грозы с новой радугой и раскрывшимся окончательно шатром голубого неба. Напрасно говорят мне мои критики, будто я «толкую» образы Апокалипсиса «в смысле грозовых и астрологических картин». Я здесь не толкую ровно ничего, я только буквально понимаю то, что читаю, да и их именно прошу и убеждаю делать то же самое: пусть они попытаются читать Апокалипсис так, как они читают всякую другую книгу, а не толкуют иносказательно того, что совершенно ясно лишь при буквальном понимании и становится похожим на бред помешанного при всяких иносказательных толкованиях» ([1], стр. 32).