Критика буржуазных медико-социологических концепций

Яковлевич Болеслав Смулeвич

Одетта поворачивается ко мне. Даже при слабом свете фонарей она выглядит невероятно красивой с этим надменным и абсолютно равнодушным выражением.

— О, конечно, могу. Посмотри, как я это делаю.

Я рычу.

— Упрямая, надменная… — Одетта сверкает глазами, но ничего не отвечает. — Я знаю, ты злишься. Думаешь, мы тебя предали… — я сжимаю зубы, проглатывая проклятие. Нет, нельзя продолжать, это слишком опасная территория. — Мы оба совершили ужасные поступки ради своих идеалов, и я знаю, что, возможно, тебе трудно…

—

О, нет, — перебивает она с пренебрежительным жестом, словно стряхивая с себя мои слова. — Я делала вещи похуже ради своих идеалов, — говорит она, нарочито сладким, почти певучим голосом. — Например, дважды чуть не убила тебя из-за них.

Я приподнимаю брови.

— Ты врёшь от злости.

Она тихо, но жестоко смеётся. Спешивается, когда Фолке, находящийся впереди, подаёт сигнал остановиться, и солдаты перед нами следуют его примеру.

— Отравление, — шепчет она, уже стоя на земле. — А потом неприятное падение с лошади, которое я плохо спланировала.

— Ты говоришь это несерьёзно.

Выражение её лица, дикое и пугающее, заставляет меня слегка усомниться в её словах.

— Теперь мы никогда не узнаем, смогла бы я, да?

Чёрт. Она абсолютно безумна. И это тревожно, насколько сильно мне это нравится.

Может, Нирида права насчёт решений, которые принимает определённая часть меня.

Она идёт рядом, крепко держа поводья своей лошади.

— Кто знает. Может, скоро у тебя появится ещё одна возможность.

Похоже, моя самая очаровательная, отработанная до идеала улыбка застала её врасплох, но это не заставляет её отступить.

— Я буду наготове.

— Края обрывов в этих галереях скользкие, — предупреждаю я.

— Не хотелось бы, чтобы твоя лошадь пострадала, — спокойно добавляет она, поглаживая морду своего коня.

Я с трудом сдерживаю смешок, наклоняюсь ближе к её уху и тихо говорю:

— Может, ты предпочитаешь старые методы? Меня не смущает то, что происходило до или после того, как ты приставила кинжал к моему горлу.

Первый раз, когда я встретил её — прямо перед поцелуем, который уже тогда показался необычным. И второй, когда я спросил её настоящее имя после нескольких поцелуев, которые могли перерасти во что-то, что трудно остановить.

Мне кажется, я замечаю слабый румянец на её щеках, но он быстро исчезает.

— Смерть — не та тема, над которой стоит шутить, капитан, — строго отчитывает она меня. — Особенно когда она была настолько реальной возможностью.

В этот раз в её голосе нет ни намёка на шутку. Наоборот, в нём звучит что-то горькое и тяжёлое.

— Я шучу, потому что знаю: в момент истины ты бы не смогла.

Одетта хмурит брови.

— Кто там говорил про высокомерие и упрямство?

— Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять: если бы ты действительно хотела моей смерти, мы бы сейчас не разговаривали.

Она молчит секунду, две, три…

— Но я об этом думала, — наконец признаётся

она, тяжело вздыхая. — Нирида права, что не доверяет мне.

В её голосе больше нет злости. Это просто утверждение факта. И всё же я вижу, что её задело, когда Нирида встала, между нами, думая, что она собирается причинить мне вред.

— Это было твоим долгом. Я понимаю.

Одетта открывает рот, чтобы ответить, но передумывает. На мгновение мне кажется, что между нами появился крошечный лучик надежды, но я так и не узнаю, что она хотела сказать.

— Мы почти на месте! — раздаётся голос Фолке.

Действительно, впереди мелькает слабый свет, на который я раньше не обратил внимания. Все ускоряют шаг, жадно стремясь к выходу. Мы знаем, что ещё не будем полностью в безопасности, но Львы не осмелятся так легко вторгнуться на территорию Сулеги.

Моим глазам требуется время, чтобы привыкнуть к свету, как и глазам Одетты, которая прикрывает их ладонью.

Один из наших солдат вдруг разражается аплодисментами и радостными возгласами. К нему присоединяются другие, кто-то свистит в честь Фолке, которого уже похлопывают по спине.

Я замечаю лёгкую улыбку на лице Одетты и замираю, пока она не замечает этого и не стирает её.

Нирида молча отдаёт приказ Дерику, и тот громко объявляет:

— Отлично! Отдых! Мы это заслужили.

Ещё немного аплодисментов, и все тут же принимаются за дело: привязывают лошадей к деревьям, кто-то опускается на землю, растягивается, а пара воинов берётся за мечи, чтобы размять мышцы.

Одетта садится на камень у самого выхода из пещеры.

Я замечаю, как некоторые солдаты подходят к ней, но держусь на расстоянии, решив дать ей немного пространства, пока сам направляюсь к Нириде.

Она всё ещё напряжена, внимательно следит за всеми, включая Дерика, с рукой на рукояти меча. Я кладу ей руку на плечо.

— Ты хорошо справляешься, командир.

Она бросает на меня пронзительный взгляд.

— Я знаю. И мне не нужно, чтобы ты мне это говорил.

Я невольно смеюсь.

— Это правда, это правда… Но ты действительно молодец.

Нирида что-то ворчит себе под нос, и я не решаюсь сказать ей, что чувствую вину за то, что не могу сделать больше.

Я беру флягу, которую она мне протягивает, делаю глоток и направляюсь к Одетте.

Когда я подхожу, она как раз рассказывает девушке солдату, что она — лучшая воительница в нашей армии, с вызывающим тоном утверждая, что мы с Ниридой умоляли её пойти с нами.

Я прочищаю горло, чтобы привлечь внимание, и, хотя сама Одетта никак не реагирует, солдаты по привычке вскакивают.

— Это правда, капитан? — осмеливается спросить один из самых молодых.

Одетта бросает на меня взгляд, полный вызова. Попробуй возразить, говорит её выражение лица.

— Она даже смогла прогнать хиру в одиночку, — отвечаю я, чуть приподняв уголки губ.