Критика буржуазных медико-социологических концепций
Шрифт:
— В теории, не вижу причин, почему нет.
Я сосредотачиваюсь на стволе передо мной — первом в линии деревьев, что окружают поляну. Вспоминаю другие случаи, когда пользовалась силой, ту самую неуловимую, невыразимую словами дрожь, о которой говорила Ева. Когда она просыпается во мне, я хватаюсь за нее. Представляю, как мои пальцы обвивают тончайшую нить, сжимают ее крепче и тянут… тянут… пока я не чувствую, как она выскальзывает из моего тела.
И дерево двигается.
Дерево трещит. Из кроны срывается стая птиц, взлетая с испуганными криками. Лес замолкает,
Я стараюсь зацепиться за это ощущение, за силу. Сосредотачиваюсь лишь на корнях, но тянуть их оказывается труднее, чем я думала. Как будто нить силы выскальзывает из моих рук, и я стискиваю ее крепче… и вдруг слышу, как с треском лопается древесина у основания ствола, словно его сжали гигантские, невидимые пальцы.
Я прикусываю губу, стараясь не отвлекаться. Мне нужно не повредить кору, не потерять контроль. Я позволяю силе течь сквозь меня, истощать меня, отнимать часть моей энергии… а затем отпускаю ее.
Дерево медленно поднимается, и мы обе запрокидываем головы, наблюдая за этим. Охваченная ликованием, я толкаю его вперед, и оно с грохотом валится на соседние деревья, разбивая ветви, разрывая землю и оставляя за собой груду обломков.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Ева.
Я тяжело дышу.
— Уставшей, — отвечаю. По кончикам пальцев пробегает дрожь. — И сильной.
— Посмотрим, на что еще ты способна, — мурлычет она.
***
Мы провели всё утро на поляне, испытывая мою силу — и её тоже, когда она могла ею пользоваться: деревья вырывались с корнем, а потом возвращались на место, цветы росли из ниоткуда, не поддаваясь контролю, грозовые тучи скапливались над лагерем, заставляя солдат тренироваться под дождём…
Теперь это место кажется совсем другим.
Мы прислонились к валуну, окружённому папоротниками, среди которых теперь тянутся вверх новые цветы: крошечные розовые бутоны, пышные лиловые лепестки, чёрные цветы, расползающиеся ковром… На земле темнеет обугленный круг — след того места, где я вызвала пламя и тут же погасила его, осознав, к чему мог привести даже миг потери контроля.
И теперь я вымотана до предела.
Обе тяжело дышим, небрежно развалившись у камня. Рубашка влажная от пота, волосы растрёпаны, сапоги покрыты слоем грязи.
— С трудом верится, что у всего этого не будет последствий.
Ева шевелится, и подол её чёрной юбки резко контрастирует с пёстрыми цветами.
— Если последствия есть, кроме потери энергии… то они пока не проявились.
Я хмурюсь. Догадываюсь, о чём она. Магия — это всегда риск, особенно та, которой пользуются ведьмы.
— Возможно, она крадёт у нас годы жизни, а мы даже не замечаем, — предположила я.
— Или вызывает природные катастрофы где-то далеко, — спокойно отвечает она, пожимая плечами. — Кто знает.
Я смотрю на свои руки. Сквозь разомкнутые пальцы вижу цветы и думаю, насколько велика будет плата.
— Нам стоит возвращаться, как
— Пойдём, — решаю я.
Но стоит мне подняться, как я это чувствую.
За спиной раздаётся хруст, но останавливает меня не он. Ева тоже застывает, резко выпрямляясь. Это не звук — это ощущение, инстинкт, скользящий по моей спине, точно острый коготь. Незримая тень пробегает по позвоночнику, а затем — лёгкий толчок, словно предупреждение.
Обернись…
Я поворачиваюсь медленно, сердце начинает колотиться. Вглядываюсь в папоротники, в тёмные пятна между деревьями и валунами.
Тишина. Ни дуновения ветра, ни скрипа ветвей, ни хлопанья крыльев. Нереальная, мёртвая тишина повисла над поляной. Ветер замер, словно кто-то вырезал этот клочок леса из реальности и спрятал его в пустоте, в темноте…
И тогда я их вижу.
Два глаза без век, не мигая, смотрят на меня сквозь листву.
Я резким вдохом набираю воздух в лёгкие — мгновение, разделяющее тишину и крик, — но прежде, чем звук срывается с губ, хиру бросается на меня.
Годы тренировок заставляют руку метнуться к поясу за кинжалом — бесполезным против этой твари, — и в тот же миг меня сбивает с ног удар чудовищной силы. Глубокие когти вонзаются в плечи.
Сгорбленное тело зависает надо мной, задние лапы прочно вгрызаются в землю, запирая меня в этой клетке из костей и мышц.
Сквозь разверстую пасть вырывается жуткий, раздирающий слух визг. Гнилостное дыхание опаляет моё лицо — но прежде, чем тварь успевает ударить снова, её отшвыривает в сторону мощный порыв ветра.
Я вскрикиваю, чувствуя, как когти сдирают кожу, прежде чем разжаться.
Ева, быстрее меня сообразившая, что делать, стоит с поднятыми руками, её взгляд встречается с моим.
— Вставай! — кричит она.
Я повиновалась, спотыкаясь о подол юбки, и поднялась на ноги как раз в тот момент, когда хиру снова выбрался из чащи, восстановил равновесие и вновь бросился на меня.
Ева так же вымотана, как и я. Удары… Вчера они были куда свирепее. Ветра их были куда яростнее.
Я действую быстро — не выпуская кинжал из рук, направляю его на тварь. В следующий миг, прежде чем она успевает до меня добежать, раздаётся рёв, её длинная голова запрокидывается назад, а покрытая чешуёй шея разрывается, будто невидимая рука вспарывает её от одного края до другого, точно так, как я того хочу.
Я чувствую, как во мне сосредотачивается сила, стекает в кончики пальцев, будто это они направляют удар. Чувствую, как она бурлит во мне, срывая с собой что-то жизненно важное прежде, чем высвободиться.
Кровь хлещет из раны, хиру замолкает, и его уродливое, сгорбленное тело падает в лужу грязи и крови, безжизненное. В тот же миг я тоже валюсь на землю.
— В Сулеги есть Соргинак. Логично, что здесь есть и хиру, — выдыхаю я.
Ева остаётся на месте. Я слышу её тяжёлое дыхание, даже не оборачиваясь.