Критика буржуазных медико-социологических концепций
Шрифт:
Она остаётся у меня на руках, и я, переводя дыхание, прижимаюсь губами к её шее, чувствуя, как её учащённое дыхание отражается ритмом в моей груди. Я нежно глажу её спину снова и снова, пока её пальцы, словно лениво пробуждаясь, скользят по моей шее.
Её ласки постепенно затихают, она легко опирается руками на мои плечи и медленно поднимается.
Я смотрю, как она, ступая на цыпочках, идёт за своим платьем, оставленным где-то на полу.
— Куда ты? — спрашиваю.
— В ванну. — Её улыбка озорна. —
— Ещё бы, — соглашаюсь я.
Я позволяю ей уйти и ложусь в постель, прислушиваясь к звуку воды, наполняющей ванну.
Едва рассвело, когда я понимаю, что заснул, так и не дождавшись её возвращения. Поворачиваюсь на кровати — её нет. Поднимаюсь, чтобы найти Одетт, и вижу её в одном из кресел в гостиной. Она одета в одну из моих рубашек, уютно устроилась среди подушек, вытянув ноги на подлокотник.
И тут я осознаю, что вчера она не захотела вернуться ко мне в постель.
Гогорази
Ведьма готовит заклинание воспоминания — так, как не раз видела у матери и бабушки.
Она осторожна, старается соблюсти равновесие. Закон тройного возврата всегда давался ей с трудом. Бабушка говорила, что она слишком нетерпелива, чтобы задумываться о последствиях.
Вот почему сегодня Эли действует с особой тщательностью. Это занимает часы, но в итоге она уверена, что справилась. Когда она зовёт капитана, всё уже готово.
Гогорази — на языке магии означает «пробудить память» или «вспомнить».
Эли не раз видела, как творится этот обряд. Старуха, забывшая лицо сестры, которую потеряла в детстве. Пастух, отчаявшийся найти путь, что раньше знал. Юная девушка, жившая слишком беспечно, чтобы помнить, с кем провела ночь…
Заклинание несложное, но требует осторожности. Ведь им движет месть, а значит, всё может пойти не так.
Эли черпает силу из источников, что пересекают Виллу Трёх Песен, и призывает энергию рассвета. И всё же этот ритуал не столь бескорыстен, как кажется. Другая ведьма нашла бы способ обойти закон тройного возврата — убедила бы себя, что творит добро, и использовала бы иную, более мощную силу.
Но Эли нетерпелива.
Она выигрывает всего один год, а теряет три.
Когда Кириан вспомнит всё, её жизнь укоротится.
Он возвращается назад
К последней битве.
К тому ужасному моменту, когда Львов оказалось больше, чем они ожидали, и всё пошло прахом.
Он видит тела. Слышит крики. Видит, как Нирида падает под натиском врага — пленённая, бессильная подняться.
Слышит собственный голос, отдающий приказы. Чувствует вес меча в руке, когда бросается в последнюю отчаянную атаку… и клинок рассекает его грудь, пронзая насквозь.
Он падает.
Чувствует запах крови.
Дрожь в пальцах.
И
Кириан приходит в себя.
— Этого не может быть. Этого недостаточно. Должно быть что-то ещё.
Эли, чтобы не оставить сомнений, выполняет свою часть сделки и показывает ему больше. Ещё воспоминания. Мгновения — с того момента, как он в последний раз видел браслет на своей руке, и до той секунды, когда его, измождённого, притащили в тронный зал.
И ничего.
Ни зацепки. Ни ниточки, за которую можно потянуть. Пустота.
Кириан уходит измученный. Он не нашёл того, что искал.
А Эли довольна.
Она умрёт на три года раньше, но это не важно.
Потому что, если повезёт, капитан, за которого её бабушка отдала жизнь, не выполнит свою часть сделки.
И умрёт задолго до неё.
Глава 23
Одетт
Кириан не разбудил меня перед уходом этим утром.
Я натягиваю его одежду — так не придётся возвращаться в платье, в котором вчера видели Лиру, — и иду в свою комнату, где меня уже ждёт Ева.
Она тоже успела переодеться и принять ванну. Ни следа крови — ни на лице, ни на одежде. На ней лёгкая чёрная юбка в пол, белая рубашка с кружевом на рукавах и воротнике, а поверх — серый корсет, точно в тон её карим глазам. Наряд прост, но она умеет носить его с достоинством.
Ева сидит в кресле, внимательно рассматривает меня и, когда замечает, во что я одета, хмурится.
— И тебе доброе утро, — бросает она, видя, что я прохожу мимо, не останавливаясь.
— Доброе утро, — вздыхаю я.
Ева не отстаёт и входит следом, а когда я, повернувшись, замечаю тёмные круги у неё под глазами, во мне что-то смягчается.
— Как ты?
— Устала, — отвечает она, — но в порядке.
Я киваю и начинаю рыться в шкафу в поисках чего-то более удобного, чем этот наряд.
— А ты? — спрашивает она, с лёгкой, почти насмешливой улыбкой. — Ночь выдалась не такой, как ты ожидала?
Я замечаю не только усмешку, но и неподдельный интерес — и даже… удивление.
Раздеваюсь, не спеша.
— Всё прошло так, как я и думала, — уклончиво отвечаю я, чуть улыбаясь. — Но были и неожиданные моменты. Например, нам пообещали, что мы обе умрём молодыми.
Ева лениво прислоняется к косяку и скрещивает руки на груди, наблюдая, как я снимаю рубашку и надеваю платье.
— Ведьмы, — мурлычет она. — Их нельзя воспринимать всерьёз.
— Ты так думаешь? — я вскидываю голову. — Тебе действительно всё равно?
Она пожимает плечами. В этом жесте — беспечность, но мне видится в нём что-то хрупкое. Я заканчиваю застёгивать корсет, оттенка бледной лаванды, расшитый узорами, похожими на дикие цветы.