Кривая сосна на желтом обрыве
Шрифт:
Там и груди той чуть побольше кукиша, но дело в принципе. Я достаю Вадю левой в челюсть, не левша, просто так стоял - левой удобнее было, а Васька со всей дури шарахнул боковым под колено. Это не больно, только с ног сбивает, и бухнулся Вадя на облезлый паркет, матерясь и вопя во все горло:
– Чурки наших бьют!
Если это наш, тогда считайте меня инопланетянином. Началась свалка, человек пять разного сброда полезли атаковать.
Нам подскочили помогать двое, вот это точно наши, оба занимаются у Петровича: Владик Сапрыкин, с "Б" класса,
С той стороны тоже подвалили. Руки-ноги так и летали, я прохлопал боковой и чувствовал, как с правой стороны наливается бланш. Прошло, наверно, секунд тридцать, мы впятером заняли круговую оборону, перегородив коридор. Аминатку пытались оттеснить за спины, не тут-то было: пробившись между мной и Сапрыкиным, приняла правильную стойку, руками прикрывала лицо, ногами в ботинках наносила удары вперед - по ногам, по корпусу, благо юбка широкая. И благо, что ботинки без ранта, легкие. Народ и без того от нее пятился.
А сзади свалки, через два окна, стояла Лилька Шапошникова и кусала накрашенные губы. К гадалке не ходи, и так ясно, кто постарался.
А потом прибежал завуч Бородавка с двумя охранниками. Когда появились неизвестно кем оповещенные Муса и Ахмад, им уже прилетела птичка обломинго. Драка закончилась без их участия. И слава богу. Их еще там не хватало.
Разбирательство было - мама, не горюй.
Растащила нас охрана, отконвоировала в учительскую. Туда же вызвали Таньку-медсестру, на тему боевых ранений. Танька поохала, поворчала, ни у кого ничего опасного для жизни не обнаружила. Синяки, ссадины - фигня война, обошлись зеленкой.
Потом пошел допрос, все по-взрослому, секретарша писала ответы.
Вадя даже отпираться не стал, когда выясняли, с чего началось. И линию гнул политическую: понаехали тут, чурки!
Целая речь на эту тему. Ну, я и не думал, что Шапошникова тут где-нибудь возникнет. Она тут сбоку припеку, как обычно. Ладно, и мы промолчим. Наше дело. Подвинулся к Аминат, шепнул на ухо: "Лильку потом тебе самой бить". Она кивнула, Бородавка просек тут же:
– Сорокин, Садоева, не переговариваться! Аминат, ты же девочка, зачем сама драться полезла? Ты понимаешь, что спровоцировала целое побоище?
– Обидно, Борис Иваныч! Если бы вашу дочку так, вы б ей тоже защищаться не велели?
На нее еще поглядеть надо было: косынку потеряла, волосы встрепанные, царапина вдоль скулы неизвестно откуда и от блузки рукав оторван.
– Представь себе, не велел бы. Есть родители, есть милиция, нашлось бы кому разобраться. И ты, Сорокин, унялся бы! У тебя это уже не в первый раз, смотри, доиграешься когда-нибудь в благородного героя! Нгуен, тебя сколько раз били, мало показалось? А ты, Дроздов, вообще во всякую бочку затычка, если где драка, без тебя ни разу не обошлось! Ты-то туда зачем влез, клоп? Затоптали бы! А мне отвечай за вас?
Запомните: вы тут за себя не отвечаете, отвечаем за всех мы. И на дурака управу найдем, и на умного. Кто первый затеет драку,
– Значит, пусть он меня лапает как хочет, а я сижу и не жужжу?
– Твое дело - пожаловаться классному руководителю! А если влезут с разборкой братья, ты представляешь, чем дело кончится?
– Отлупят они его, чем.
– А потом? Да ты знаешь, что потом поднимется? Да на них полгорода ополчится! Тебе война нужна? Тебе надо, чтоб их убили? Небось, не убыло от тебя! А ты, Цвеленев, не лыбься, тебя, всяко дело, первым закопают! Зарежут, как барана, а ты баран и есть, между прочим! Только размером с быка.
Я сидел и потихоньку свирепел. Я понимаю, полно случаев, когда кавказцы хамят с нашими девчонками. Я очень хорошо понимаю, что тут не жаловаться надо, а морды бить. Но только не говорите мне, что если Вадя обидел Аминатку, я должен в это время бежать, искать завуча и жаловаться. Вон, подбородок у амбала этого сизым заплыл с правой стороны, а надо было бы челюсть совсем на сторону свернуть. Ну ничего, это я еще устрою. И Муса с Ахмадом пусть не отсвечивают.
Бородавка разорялся долго, потом рассадил нас в разные места писать объяснительные. Пока мы с этим возились, появились вызванные родители. И, к моему удивлению, нарисовался Вячеслав Петрович. Ему, оказывается, сообщил Дроздов. С целью, чтоб сенсей оборонил от родителей, которым выходки мелкого поднадоели.
И нахального мелкого, и Сапрыкина, и примкнувших помоганцев Цвеленева выдали родителям с подходящими к случаю нравоучениями. Остался папаша Цвеленев, бывший бандит, теперь хозяин небольшого продуктового магазинчика. Мамаша Нго, лицо у нее как у куклы, а руки сами по себе, теребят веревочные ручки сумочки. Ваха - этого дуриком не прошибешь, сидит молча. Мама, перепуганная больше всех, но не забыла прихватить бутерброд, вот за что спасибо. И Петрович, которого никто не подумал выставить, хоть у него детей тут и не было. Ну, если не считать воспитанников.
Чего сидим, кого ждем? А, ясно. Директриса Мария Тимофеевна. Толстая, как ходячая русская печка, но так бабка неглупая. А с ней в форме, при всем параде капитан Сорокина, Нина Ивановна. Все правильно, такие разборки тоже ее хлеб.
Пока директриса уточняла обстановку, тетя Нина проглядела по диагонали сложенные в стопку объяснительные.
– Ну что, Вадим, хулиганки тебе мало, теперь туда же - разжигание межнациональной розни. Под статью тебя, дурака?
– А чо они, понае... бяк!
Это папаша его по-отечески приласкал пошеямчиком. Папаша там тоже амбал под два метра, только шире реза в полтора.
– Так, Антон Николаевич, хорошо, только не поздно ли? Сколько на нем художеств? По части отбирания денег и мобильников у младшеклассников? Вот теперь нарвался. Для меня картина - яснее не бывает. Двести восемьдесят вторая статья, часть первая. В протоколе так и запишем. Барышня, кажется, Аминат тебя звать? Ты крови жаждешь?
Аминатка стрельнула глазами на отца. Тот покачал головой.