Кривич
Шрифт:
Уже можно было хорошо рассмотреть первую шеренгу ощетинившихся копьями всадников, прикрывшихся помимо брони круглыми деревянными щитами, выкрашенными в синий с белым, цвета. Над куполовидными и сферическими, с навершием конуса шлемами, у многих развевались плюмажи из крашеных перьев. Можно было заметить, что многие лица закрыты металлом защитных масок с уродливой личиной.
Все это показалось Монзыреву до боли знакомой картиной, знакомой по кадрам фильма "Александр Невский", где тевтонские "псы- рыцари",
Вот-вот ударит молот по наковальне, вот-вот тяжелый удар латной конницы придется по русскому строю. Незначительное, почти незаметное в процессе передвижения, перестроение, и по левому флангу русской фаланги пришелся тяжелый таран. Звон, скрежет, разгонная сила инерции и строй прогнулся. Прогнулся, но попятившись, теряя людей, выстоял. Началась рубка, беспощадное уничтожение друг друга. Толик не то, что заметил, почувствовал в происходящем начавшийся охват конницей фланга. Сто метров до телег.
– Бояр Ярослав!
– повысил голос, перекрикивая шум битвы.
– Быстро веди фалангу на левое крыло! Используй телеги как стену.
– Чернигов, за мной!
Строй побежал к телегам, выстроившись, прикрывшись щитами, сразу же осыпал стрелами плотную массу, устремившихся в тыл русов, катафрактов.
Монзырев дождался момента, когда в скулу правого фланга Святославовой дружины ударили конные полки греков.
– Старый! Свою фалангу к правому ряду телег. Бего-ом!
– Ур-ра!
– строй кривичей ведомый воеводой выдвинулся на фланг.
Русский строй удержался под железным напором. Устоял, и под дикий рев двинулся в атаку, перемалывая боковые оконечности катафракторных крыльев, вгрызаясь в средину византийских полков.
Из тылов ромейского воинства пропели трубы, и конница, закруглив свой бег, отхлынула от русского войска, уходя на виток, отступая, теряя людей. Русы выстояли первый удар. Они отошли на прежнее место, снова вставая тесным строем. Перед их позициями землю устилал слой тел убитых и раненых воинов и лошадей. Своих раненых уносили за "стену", попутно добивая раненых греков. К бочкам с водой потянулись напиться воины, переводили дух и снова занимали свое место в строю.
На прежние места подтянулись и черниговцы, многие в крови своей и чужой, с разорванными кольчугами, но не сломленные, скалясь в улыбках, радостно смотрели в глаза предводителю.
Воевода хромая подошел к Монзыреву.
– Как?
– Добре, Николаич, отбились. Если б телеги не стояли, было бы хуже, могли стоптать.
Не дав толком перевести дух, византийцы пошли в новую атаку. Теперь на строй русов надвигались пешие полки стратиотов, а вся конница двинулась на левый фланг.
– Все к телегам левого фланга!
– рявкнул Монзырев, соскакивая с лошади, сам возглавил свою
– Олесь, из арбалетов стреляйте залпом в упор. Выставить копья! Лучники, пускать стрелы непрерывно, до самой рукопашной.
В тыл заходил клин катафракторной конницы, набравшей разгон, готовой смести все на пути.
– Первая шеренга закрыться щитами!
– повысил голос до крика Монзырев.
– Вторая, третья - выставить пики! Лучники, пускай стрелы!
Рой жалящих вестниц смерти, вошел в надвигающуюся массу.
– Так их, ребятушки! Так!
– с восторгом в голосе заорал старый воевода.
– Бе-ей!
– Арбалеты пли!
– скомандовал Олесь.
– Держать удар!
Теряя людей и лошадей, катафрактарный полк наконец-то смог обогнуть телеги, потерял темп, но все же стал пробиваться через Монзыревское воинство к тылу основной "стены". Кривичи и черниговцы сами встали в плотную стенку. В круговерти кровопролития кололи, рубили, резали, только стрелять не было времени и возможности. Обломки щитов, порезы на кольчугах, синяки и ссадины на теле, раны легкие и тяжелые, кто на все обращает внимание в процессе боя.
Зов византийских труб и вдруг отхлынуло убийственное море конницы, пеной оставляя на берегу трупы и израненных людей. Много трупов. Повсюду кровь, смешавшаяся с пылью, превратившая землю в липкую грязь под ногами.
Утерев лицо рукой с зажатым в ней клинком, пот на пополам с кровью, Монзырев огляделся. Стоящие бойцы дышали как загнанные лошади, пытаясь отдышаться. Боривой с двумя десятками тыловиков оттаскивал раненых в сторону ворот. Те, кто был ранен, но стоял на ногах и не подумали уходить с поля боя.
"Молодцы!".
Они снова выстояли.
До вечера русы сдержали еще десять атак. Самая последняя, была самой тяжелой. Усталость брала свое, а свежие силы в лице трех тысяч "бессмертных", выпущенных базилевсом, заставили отступать, даже бежать с поля боя, русское воинство. Ушли. Ушли, наглухо закрыв за собой городские ворота.
– Боря, знаю что устали, но наших нужно накормить, раненых, обиходить.
– Все давно готово, боярин. Я ж, как чуял, Явора и Мокроуса в Деревестре оставлял, так что идем снедать.
– Молоток! А я вот тебе про это не дотумкал сказать.
– Идем, батюшка.
– Раненых накорми.
От усталости, еле передвигая ноги, Монзырев последним шел за колонной своей дружины.
"Сегодня только есть и спать".
Все тело болело и ныло.
Полная луна встала на небосвод, призрачным светом залила стены улиц древнего города. Всю ночь императорские гоплиты простояли в строю перед воротами Доростола, боясь, что русы могут пойти на ночную вылазку, но сил у тех не было, все силы ушли на дневной бой.