Кривич
Шрифт:
– В точку, херсир!
– А посему, своим людям все обсказать, разъяснить и настроить только на победу. Боря?
– Здеся я, батюшка, - Боривой выглянул из-за спины Ратмира.
– Припасы, которые привезли с собой, экономь. Нет. Запрещаю вообще употреблять. Плати деньги, переплачивай, но покупай продукты у болгар, и чтоб НЗ у тебя лежало в неприкосновенности. Кажется, все сказал. Расходитесь, ночь длинная, впереди вас ждут великие дела. Ну, а я тоже не из железа, мне хоть иногда все-таки отдых нужен. Воевода, спозаранку жду тебя здесь. Доброй ночи всем.
Толик подошел к окну. Дневная
– Ха-ха, - он вспомнил, как когда-то Леха Волков, еще в той, прошлой жизни, рассказал, стоя на плацу, свой сон.
"Просыпаюсь среди ночи в холодном поту. Приснилось, что часть вывели на учения, а подразделение обеспечения оставили на зимних квартирах. Толком ни пожрать, ни поспать. Нашел место, уютно кровать стоит, даже наволочка с простыней имеется. Жарко, разделся, улегся, заснул. Ночью просыпаюсь, будто душит кто. Смотрю, а это подполковник Дьяконов рядом со мной и тоже раздетый лежит, душит меня и внятно так бормочет: "Ну, иди сюда, моя Наташенька!". Меня с кровати пружиной унесло. Так я и на самом деле с кровати чебурахнулся, даже шишмарь себе об тумбочку поставил. Оклемался, пригляделся, лежит на другой половине кровати моя ненаглядная Наталья Сергеевна. Вот так! К чему бы это такой сон? ". А ближе к обеду, Леху за что-то выдрал Дьяконов. Вот и не верь после этого снам. Видно, приснился с четверга на пятницу, зараза.
"Как бы и мне, при такой духоте чего-нибудь подобное не приснилось".
Уже лежа на деревянной кровати, оставшейся от прежних хозяев, услышал за окнами до боли знакомую, любимую им песню, принесенную в этот мир безбашенным Андрюхой Ищенко и пустившую корни в Гордеевом городище:
Над Кубанью над рекой,
Под зеленым дубом,
Повтречалася казачка
С парнем черночубым.
Ой-да, ой-да, да, ой-да,
Ой-да, ой-да, да, ой-да,
Повстречалася казачка...
Толик даже не почувствовал, как провалился в тревожный сон. А, завтра была война.
Еще затемно через городские ворота процокали копыта лошадей. В ночь, в сторону Плиски уходили две сотни засадников. Следуя в колонну по два, мелкой рысью уходили те, кто должен стать глазами и ушами защитников Доростола. Дорога углубилась в лес, заставив потемнеть серые сумерки нового дня.
– Скоро с небес глянет на нас Ярила, расплещет брезг по округе. Как думаешь, боярин, насколько далеко отъехать от градских стен надобно?
– задал вопрос Браниславу Пещак, слегка придержав коня, чтоб боярин смог на полкорпуса продвинуть свою лошадь, оказавшись, стремя в стремя с ним.
– Мыслю, верст на десять-двенадцать отъедем, нам же еще оттай у дороги, нырищу присмотреть придется, да разъезды разослать.
– Правильно мыслишь, боярин. Остроух!
– Здесь, сотник.
– Скачи вперед, поторопи передовых. Сотня-я! Галопом, ма-арш!
Расплескав лучи по небесной синеве встало над лесом солнце. К месту засады подтягивались разъезды русов, разосланные по дорогам и тропам. Соскакивая со взмыленных лошадей, в спешке переводя дух, докладывали Пещаку о подходе византийского войска. Поразмыслив, сотники приняли решение.
– Будем продолжать наблюдение дальше.
– Понял, сотник.
– Тогда торопись, назад не ворочайся, оставайся в граде.
Обратился к молодому боярину:
– Предлагаю оседлать дорогу с обеих сторон. Схоронимся, пропустим воинство, а там боги подскажут, что делать и где у ромеев слабое место. А уж когда наши в бой вступят, то и мы с тыла подмогнем.
– Согласен, Пещак. Только зачем воев делить?
– А вдруг кого из нас заметят, так другой неприятелю в спину и ударит.
– Добро.
Враг не заставил себя долго ожидать. По дороге ведущей к Доростолу, на рысях шел большой отряд легкой конницы, ведомый крепким, дюжим трибуном, разодетым в дорогие одежды и заказной доспех. Для отряда малоазиатских всадников, такая работа была рутинной, они прошли не первый поход, так что уверенность и знание положений поиска, читалось на их лицам. Следуя плотным строем, прикрываясь с обеих сторон щитами, воины вглядывались в лесную зелень, отступавшую от каждой стороны дороги на добрую стадию.
Может быть всадники Феодора Мисфианина так бы и прошли мимо засады русов, не приметив ее, если бы в сотне Пещака были бы исконно его воины, но сборная солянка, собранная из пришлых, нарушила первоначальный замысел сотников. Вольница до добра не доводит. Сухобор, один из пятидесятников, открыто возмутился проходом византийцев:
– Знаете, что они делали с нашими в Преславе? А ну, давай хлопцы пощекочем ромеев!
– Сухобор, охолонись!
– Их не боле двух сотен тут!
– Т-ты...
– Стрелами их, браты!
В ромейский отряд полетели стрелы, вонзаясь в щиты, лошадей и людей. Деваться было некуда.
– В седла! Гайда за мной!
– подал команду сотник.
– Гик! Гик! Гик!
– лава засадников выскочила к дороге, не успевая набрать разгон для удара, ощетинилась пиками. Из-за спин передовых, по византийцам тренькали стрелы тыловой поддержки, непрерывно срываясь с тетивы луков.
Боярин Бранислав сразу не понял случившегося, но сориентировался быстро.
– Всем стоять на месте! Стреляйте в спины византийцам!
Сам наложил стрелу на тетиву, прицелившись, пустил ее в спину азиату, готовому дать отпор конной лаве. Сотня дружно, одну за другой пускала стрелы из лесного кустарника.
Предсмертные крики раненых, падение с лошадей убитых, конское ржание, все смешалось. На дороге происходила рукопашная свалка. Русы выжившие после гибели Преслава, словно взбесились, волками набросились на добычу, даже в предсмертный час, лишившись оружия, зубами грызли врагов. Ор, гвалт, стоны и крик на всем промежутке дороги, это была просто бойня. Командир византийцев Феодор Мисфианин потеряв щит использовал вместо него тело мертвого русича, рубился мечом, рубил, рубил направо и налево врагов лезущих к нему в попытке достать. Ромейский отряд истаял на глазах. Остался малый пятачок греков вокруг своего командира-силача и русы повсюду, куда не кинь взгляд. Всю дорогу усеяли трупы людей и лошадей.