Кривич
Шрифт:
– Уводите людей вниз, на поверхности на сей день, для нас война закончена. Некрас, лошадей порезать, нечего им мучиться. Проследите, чтоб задраили проходы в нижние галереи.
Оказавшись под землей, сразу же направился в галерею южной стороны укрепления, увлекая за собой силача Домаша с его топором и Беляя. Указал на место, обитое доской.
– Руби здесь, будем копать проход. Песок к реке влажный, если копать нору, глядишь, не обвалится. Скоро ночь на дворе, если работать сноровисто, к утру отроемся, и еще по темноте выползем к речке.
Расщепив доски, отделяющие коридор от стены песка, в дело вступил
Над головой трещало и что-то с грохотом падало. Это рушились прогоревшие избы и пристройки. В коридоре собралось человек сорок воинов, усевшихся прямо на пол, отдыхающих, ожидавших своей очереди поработать в норе.
Арюжак пройдясь по дымившемуся пожарищу, остановившись на бывшем дворике внутреннего укрепления, закрыла глаза, раскинув руки ладонями к земле, отключилась от всего. Большинство кипчакского воинства, образовав стан, расположились неподалеку от пожара, но по развалам сновали шайки молодняка, в надежде найти на обгорелых развалах что-нибудь ценное оставшееся от прежних хозяев. Они ругались, спорили между собой по всякой мелочи, мешали сосредоточиться.
– Пошли отсюда, ниигрен иринчек!
– погнала ближайших к ней молодых шакалов.
Сняла с пояса бубен.
– Они зде-есь, под землей!
– улыбка тронула ее уста, накручивая себя, она настраивалась на рабочий лад.
Под звездным небом послышался глухой удар в бубен, зазвенели бубенцы на одежде. Притоп ногой, снова удар в бубен.
– Хэй-я! Хэй-я-а хэй!
Начало камлания отогнало последних кипчаков от места занятого колдуньей, заставило их отойти на приличное расстояние. Пение подстегнуло шаманку, вынудило нырнуть в транс, и под звуки бубна она заплясала. Глухо брякали нашитые на одежду бляшки-подвески. Иступленная пляска шла по кругу дворика. Кочевники издали наблюдали экстаз старухи, ее конвульсивные жесты, слышали бессвязные выкрики. Им казалось, что колдунья сама уже не владеет своим телом, что ее воля отсутствует, что тело полностью во власти духа вселившегося в нее.
– У-у-у-у!
Протяжный вой шаманки, заставил остатки любопытствующих отступить еще дальше, а самых впечатлительных бежать без оглядки от места камлания.
– У-у-у-у!
Колдунья выскочила из пепелища окружающего дворик, побежала по внешнему кольцу бывшего внутреннего укрепления. Вздымая над головой бубен, она беспрерывно била по натянутой коже, выбивая такт одного ей понятного напева. Убыстряя темп, она уже неслась, в очередной раз, смыкая кольцо вокруг курящегося дымком, обугленного карэ.
– А-а-а-а!
– вырвался ни то стон, ни то выкрик из ее гортани.
Колдунья встала как вкопанная, подняв ладони к темному, ночному небу. В тот же миг с небес не закрытого тучами звездного неба, в самый центр дворика, слетела широкая, светлая стрела молнии. Звук грома, отставая, догнал ее.
– Рщу-угу-гух!
Шаманка упала на колени, выронила бубен возле бедра. Ее голова склонилась на грудь, повисли бессильными плетями руки, пачкаясь в пепле. Вокруг наступила гнетущая, пугающая своей пустотой и разреженностью воздуха с запахом озона, тишина. В этой тиши, всем смотрящим за действом, послышался вздох. Сама земля вздохнула, чуть качнувшись,
– Ффф-фгугух-х!
Остатки внутреннего укрепления, вся постройка-каре, резко ухнула, ссыпалась вниз, оставляя на месте глубокую, огромных размеров яму. Сотни тонн песка ухнули разом вниз, погребая под завалом всех, кто выжил и спрятался в подземных галереях.
Шаманка пришла в себя, подхватив свой бубен, устало поднялась на ноги, в глубоком поклоне склонилась в сторону захода солнца.
– Спасибо тебе, дух земли! Спасибо тебе повелительница небес!
– подняла лицо вверх.
– Враг похоронен заживо. Родичи, погибшие при штурме, отомщены.
Мелкие капли дождя упали на лицо колдунье. Дождь моросью пролился над исчезнувшей крепостью русов, не выходя за тот круг, в котором камлала Арюжак. Все кто стоял рядом с колдовским кругом, находился под ясным, безоблачным и сухим небом, мог протянуть руку, почувствовать падающие на ладонь капли, при падении разбивающиеся во влажную пыль.
Олесь сам полез в нору лаза, подменяя уставших, испытывающих кислородное голодание бойцов. По его подсчетам, до возможного выхода на поверхность оставалось пройти десятка два локтей, но из лаза нужно еще отрыть, отбросить, и вынести, ох сколько песка. Между тем, в выкопанном проходе почти полностью отсутствовал воздух. Люди, работая падали от усталости, обливались потом, и он как их командир, решил рыть ход наравне со всеми.
Следом за ним ползли Беляй и великан Домаш, которому особенно тяжело приходилось в узком лазе. На остатках былого воздуха они рыли проход, расширяли его, отбрасывая песок на холстину, которую Домаш по заполнению, оттащит в галерею, когда почувствовали колебание земли. Сверху посыпались комки влажного песка, от правой стены, под ноги отвалился добрый слой песчаного грунта, сразу сузив нору.
– Что сие?
– взволновано, спросил Беляй.
– Земля дышит, - ответил Домаш.
– Я такое в Таврике уже видал.
Факел чадил неимоверно, еле-еле подавая свет в нору. Вдруг там, позади них, раздался звук, действительно похожий на громкий вздох. Со стороны галерей послышался гул:
– Угу-гух-х!
Опять посыпался песок сверху, сжимая внутренний объем вырытого хода.
– Домаш, сползай назад. Проверь, что там случилось, - забеспокоился Олесь.
Дышать становилось совсем нечем. Факел погас, в темноте были слышны шорохи ползущего Домаша. Как он умудрился развернуться в узкой норе, при всем его крупном теле, было непонятно. Не теряя времени, кривичи продолжили работу.
Вгрызаясь в песок, лопата Олеся почувствовала легкость, пробилась наружу, пробороздила склон, спускавшийся к реке. Большая шапка песка свалилась прямо на голову, даже звон пошел в ушах. Не обращая внимания на такую контузию, он, прилагая усилия, отбрасывал песок в стороны, протискивал тело наружу, стремясь заглотнуть проступившие крохи воздуха.
– Отрылись!
– выдохнул напарнику информацию.
Как пробка из бутылки, сначала по пояс вырвался из песка, а усилив нажим на боковую поверхность, выскочил весь. Откатился в сторону и задышал, задышал полной грудью, смакуя каждый глоток ночного, с запахом реки, воздухом.