Кривизна Земли
Шрифт:
– Извините, который час?
– У нас два часа ночи, а у вас?
– У нас еще вчерашний день, перешли, знаете ли, границу перемены дат. Бред и мираж.
Наконец Нина: – Борис, вы нелепый человек, вторгаетесь в мою жизнь.
Совсем посторонний.
– Ты замужем, Нина?
– Не знаю. Кажется, да.
– Помнишь ли, мы шли к твоему дому. Искра между нами пробежала, доверие душ. Не исчезай. Я с тобой каждую ночь.
– Не звони мне никогда.
В эфире английская речь, потом по – русски:
– Служба Рош Уэлер, США. Частные переговоры через спутник Ай Джи запрещены! Хелло бой, ты моряк? Не унывай, она твоя.
Магда. Южнее катил ураган, и на северо – западном курсе море раскачалось. К обеду Боря шел держась за стены и мысль о еде вызывала ужас. Дверь каюты буфетчицы распахнуто билась о косяк. Заглянул. Магда держала двумя руками утюг. Гладильная доска опрокинулась.
– Сколько на дворе? – спросила.
– С утра семь баллов, прогноз восемь.
Магда латышка чуть средних лет, хозяйка кают-кампании, образец сдержанности крахмальных манжет, и прозвище Лили Марлен. (В том году низкий и ровный, словно бы плоский голос Марлен Дитрих зазвучал на востоке Европы. Её старый шлягер называется «Лили Марлен»). Магда явно диктует настроение в кают – кампании. Сегодня по шторму к обеду придут все, потому что она уже сервировала стол. Сама же будет свежа, юбка миди, прическа. Держи спину, Магда. Она захлопнула дверь, сняла халат и быстро оделась. Такого нижнего
– Выйди ты, потом я.
Ей почти не с кем говорить по латышски, кроме Бори. Как – то сказала:
– Твой старый народ столько страдал, а ты с… советскими.
– Я ни с кем, наблюдатель и написатель окружающей жизни. И счастлив ее лицезреть.
Утром в пустой кают-кампании Магда долго молчит…
– Врач написал мне пресные теплые купанья. В твоей каюте ведь есть ванна? – Приду. – Сегодня пресной воды не дадут, не понимая, ответил Боря. Идиотизм и мираж.
Магда прошла в ванную. Он услышал шум воды, приоткрыл дверь. За иллюминатором лилось солнце. Магда сидела в золотой на солнце и голубой морской воде.
– Ты в ванну в шортах пойдешь? – спросила язвительно.
Дневник Бори. «Все было замечательно, немного истерично. Но страшит будущее, в пароходной деревеньке ничего не скроешь, страстное чувство станет бытовой аморалкой в надуманных подробностях «он ее любил, а она… так». Магда замужем.
Для чего я, сука, пишу это. Я Человек Письма. Веду пером по бумаге, находя слова, пожираю их и живу».Галифакс. В первый день в Канаде «Нору» посетила королевская конная полиция. Трое сочных парней в шляпах – стетсонах, несмотря на жару. Они пограничники и эмиграционная служба. По поводу выяснения своей должности на судне Боря впервые общался с приветливыми западными людьми. Крикнуть ли, я не штурманский стажер! Заберите меня отсюда! Поразился своим мыслям.
На берег пошли «тройками». Не угадаешь, кто и что настучит комиссару. Моряк без приличного английского и долларов, скованный в тройку, знает не лучшие городские кварталы. В одиночку гулять по капиталистической загранице нельзя. Это унижает и возмущает Борю и вскоре станет причиной конфликта. Он увидел особнячки с двумя непременными колоннами при входе. Большие стада автомобилей. Что входило в его киношные представления о Западе, но выглядело бедней и проще. Голливуд показывает американцев не такими, как они есть, но какими они хотели бы стать.
На «Норе» что – то сверлили и впаивали, было шумно и грязно. Предоставив самому себе свободу, Боря брел по гигантскому высокому мосту между восточными и западными кварталами. Внизу серые на зеленой воде корабли под канадским военным флагом. Он был единственным на мосту пешеходом. Еще до въезда мужчины и женщины подымали от руля руку: подвезу через мост. На въезде укреплены металлические корзины и водители, притормозив, бросали центы за проезд. Шли сотни машин и равномерный непрерывный звук падающих монет нарастал. Мощь и свобода перекинутых над заливом мостовых ферм, отраженных в воде, и бесконечный упругий медлительный поток автомобилей казались Боре декорацией в пути к пока еще не осознанной цели.
Он заглядывал в окна первых этажей и одиноко сидел днем в салуне. За витриной остановилась Магда, вошла и села рядом. Хозяин в кожаном фартуке до пят и с лицом, будто ему сделали бурую косметическую маску и забыли смыть, сказал:
– При моем отце и деде порядочные женщины без мужчин сюда не входили.
– Я же не порядочная.
Он посыпал опилки и подмел пол. Принес по пинте коричневого, щедро пахнущего ячменем, эля. Пошел кайф.
На окраине большого порта надо знать русскую лавку – обменять приемник ВЭФ и фотоаппарат «Зенит» на рулон гипюра, двадцатидолларовые джинсы и не новый журнал «Плейбой». Борю привели на Бобрич – стрит радист и механик. Потом Боря пришел один, взрывая дисциплинарные каноны. Он приходил к мистеру Саше, вывезенному подростком из Ростова в былинные времена. Саша сохранил причудливый, но ясный русский язык. Они пили чай, покупатели были редки.
– Ты еврей? – спросил Саша.
– Меня зовут Бэр Исраэль.
– А меня Соломон.
– Ты обрезан?
– Нет… мама была большевичка.
– Знаешь праздники Рош га Шана, Пурим, Йом Кипур?
– Смутно догадываюсь.
– Приходи в мой дом в пятничный вечер.
– Вечером моя вахта.
– Ты не моряк, я за прилавком много видел. Как звали твою мать?
– Её звали Ривка.
– Тогда я жду.
Боря вернулся около полуночи. Добро бы пьяный, понятно и даже в меру простительно. Но он был медноголово трезв. Утром капитан советовался с комиссаром. Вольностей Бори они не понимали, рыть себе яму, становясь навек невыездным. У корреспондента особые полномочия?
– Ребята думают, ты важный кегебист, подполковник, например, говорит Магда.
– Не запрут же меня в канатном ящике?
– Нет, конечно. Выхватят домой с первым же пароходом. Если ты решился, беги от них. Со спазмом в горле перешла на латышский.
– Беги ради себя и меня. Мы не гальюнщики по сто долларов за рейс. Буду знать, в другом мире кто-то помнит обо мне. Я существую! Всегдашний сарказм бориного Я молчал в эту минуту.
– Не плачь, милая Лили Марлен. Я буду осторожен.
Радист «Норы» слушал эфир промыслов и Боря узнал, в Галифакс и потом на Союз идет «Остров Беринга». Двое суток до Канады и четыре дня стоянки.
Они меня на «Беринг» под руки поволокут. Боря вздрогнул от отвращения, годы он стыдился потерять лицо.
Боря не пошел на Бобрич – стрит. Он понуро шляется по пирсу на виду «Норы» – я здесь. Думает о Нине. О ее тонких породистых запястьях. Откинула волосы, они пахли церковью и недорогим шампунем. Как стеснялась она в кафе, перешла улицу и улыбнулась. Чем бы это кончилось, не начавшись.
Рок занес над ним руку. Он пошел на Бобрич – стрит. Саша пил бренди в комнате за магазином.
– Имеете вы паспорт? – Саша иногда строил фразы на английский лад. Предстояло нечто.
– Отобрал комиссар. Но в первый день в порту джентльмены в стетсонах сняли копию.
– Он съест его вместо шляпы! Удача, удача, канадская полиция копирует паспорт. (Изъятие паспорта означало на канадский взгляд гражданский или политический конфликт).
– Я везу на канадско – американскую границу и Бэр – Исраэль просит политического убежища в США!
Мираж и голова кругом. Сегодня решиться, завтра пустота. Момент стал важнее будущего. Еще не понял, чего хочу. Виденья комнаты, где Человек письма искал слова, галереи Домского собора, где он был безпричинно счастлив, и заброшенного дома на окраине, где он подростком отдался женщине, посетили Борю.
– Напиши имя, страну рождения и все другое. Причины… надо прессу.
– Ни в коем случае. Вам радость в дерьмо окунаться?
– Я сверху на тебя взглянул, … там не жить. Измучишься и женщину свою погубишь.
– Моя женщина с другим.
Старик почувствовал излишний пафос в разговоре. Сказал без нажима:
– Не Мафусаил, скоро я умру. Бог мне зачтет… я двоих ваших в Штаты вывез.
Боря, с ломотой в висках:
– Обдумаем без шума, могу я в Галифаксе сдаться?
– Нет, подальше от моря. Здесь мои покупатели, бизнес. И советские моряки.
Решение уже как бы принято , только детали. Легче стало. Запаникуют после десяти вечера, в посольство раньше полудня не позвонят. Смутное беспокойство посетило Борю.
– Мистер Саша, имя Магда вам что – то говорит?
– Взяла рулон гипюра, хорошие мужские ботинки, дорогое белье.
– Контрабандистка?
– Нет, в пределах.
– Ах, Саша, добряк и светлый дурак вы старый, «двоих наших» она привела? Через ванну пропустила. Я третий.
– Это ваши русские игры.
– Едем, пока кураж.
Решилось. Не больно теперь.
В дороге к границе Борю мучил поздний страх. Он учил по – английски наизусть неожиданную речь для пограничного офицера.
Боря не мог знать, лишь догадывался в белый миг судьбы: каждый ушедший моряк был личной и тайной победой Магды над советской властью.
Но я сам этого хотел и свершил. Бэр из припортового квартала. И более мысли о прошлом Борю в тот день не посетили.Эри – канал. Через год Боря глазом не дрогнув вскрыл письмо из Риги. Некто провез его до американской почты. «Старик, твою командировку на Океан пробил я, – писал Юрис Межулис. Знал, ты выберешь свободу. Твой тихий бег наделал много шума. В газете новый редактор, специалист по соцсоревнованию. Команду «Норы» разметали по другим судам. Магда на «Острове Беринга» и, возможно, будет в Галифаксе. Мы познакомились свидетелями на суде по твоему делу. Впаяли кражу из судового сейфа, это как обычно. Магда целует, обнимает невозвращенца. Обворожительна и строга.
Нина держит строгий обет при церкви на улице Краста. Не уберег её ты.
Прости давний грех. 45 строчек о фильме, взорвавшие твою жизнь, я, конечно, мог из номера снять. Видел фильм раньше тебя, хотел, чтоб о нем знали, узнали! С «теми» погиб в сорок четвертом мой старший брат. Между прочим, московский ТАСС склевал твою информацию и распространил. Фильм шел по России, писали на Западе.
Будь счастлив и меня прости. Твой Юрис М.
Ты еще смотришь из окон?
«Письмо нашло Борю в городке Вебстерн, графство Рочестер в штате Нью – Йорк. На берегу Великого озера Мичиган, оно как море. Летом Боря трудится мотористом и всем другим на пароходике канал Эри – к порогам Ниагары. Для туристов из Буффало. Берега канала живописны. Неспешно утекает жизнь под вязами. В летнем цвете тихие усадьбы начала позарошлого века. Белый дом, садовые скамьи и решетки оград. Время недвижно под магическими вязами и старики, молодые женщины и дети ведут вокруг него, времени, хоровод. Под деревьями для туристов салуны и бесхитростные музейные копии хижин покорителей прерий. Боря рассказывает заученный английский текст о джентльмене, который в девятнадцатом веке построил судоходный канал к озеру Эри, и вскоре забытый лесной край и т. д. Иногда туристов интересуют подробности и Боря лепит туфту. Он также продает красные бейсболки с надписью «Ниагара», и, когда теплоход ждет в шлюзе, включает музыку. На палубе танцуют. Автобус «Гончий пес» доставляет туристов к чаше водопада на канадской стороне. Восторг Ниагары. Далее звенят приличные деньги: Боря смело ведет туристов к небольшому кораблю, танцующему на волнах у причала. Раздает желтые непромокаемые накидки и капюшоны и шутит с домашними хозяйками. Капитан, он же рулевой, снимает кепи и красиво крестится. «Дева Ниагары» трижды проходит в опасной близости падающей воды. Стотысячетонный грохот и сумерки водяной пыли. Боря сидит у двигателя. Он получает деньги за постоянный ужас ответственности, если движок собьется и заглохнет. Хочется, раскинув руки, телом прижаться к элегантной и верной машине, но металл горяч.
Зимой Великие озера леденеют, безработный Боря безропотно получает талоны на еду. С приличным английским да русским языком и интеллигентностью можно бы устроиться в рецепшен одного из шикарных отелей на канадской стороне, с видом на кольцо водопадов. Но как-то нет куража, да нечего одеть для первого визита. Другом у него полицейский Шарль, он называет его Участковый. Шарль честно пытается выговорить у-час – кови и смеется. По праздникам под виски Боря рассказывает о больших городах. Шарль недолго слушает.
– Вы, русские, знаете много ненужного.
Он признался, что ни разу в жизни никого не преследовал, не надевал наручники и не вынимал по делу пистолет.
Дневник Боря выбросил в холодную воду Великого озера.Вечность – единица времени
Удачное интервью
«Ступив на серый песок, я прочел псалом и зарыл в лунный грунт Библию. Вечность окружила меня. Постоянно был Бог, я ощущал его гораздо ближе, чем на Земле».
Каждый день я видел, перестав замечать, одноэтажный вместительный дом в срединном рижском квартале. Дом баптистской общины оживает в субботу и воскресенье. Объявление, написанное от руки: «В воскресенье помолимся вместе с Джеймсом Ирвином из Америки». Звучное и ранее слышанное имя заставило остановиться. В те годы выходила роскошная советская «Антология космоса». Чувствуя верность догадки, прочел: «Джеймс Бенсон Ирвин, восьмой американец на Луне. Полет на корабле «Аполло-15». 66 часов 55 минут на Луне. Позже стал известным религиозным проповедником. Основал движение Дипломатия духа».
Зал Общины полон. Мужчины в черном и сером, женщины выглядят скромнее, чем могли бы. Вышел молодой негр с гитарой. Он пел духовный и волшебный спиричуэлз, прославленный Луи Армстронгом: «Отпусти мой народ». (Кто знает, что Луи выучился играть на трубе в колонии для несовершеннолетних. Его первая жена Дези была проституткой. «Она дралась со мной. Внезапно она вынула бритву»).
– Помолимся вместе.
Человек невысокого роста вышел к кафедре. Это был он.
– Я молился с братьями веры во многих странах, – начал он. – Везде наши хоры едино и мощно воздают хвалу Господу. Хор латвийских баптистов пока еще не прозвучал в полную силу. Опытный политик, он знал, американцу в Империи зла нельзя высказываться открыто. Иносказание понятно. Баптисты не аплодируют в своих стенах. Они вынимают белые платки и в тишине трогательно машут ими.
– Не спрашивайте меня о божьих свидетельствах на Луне. Я не могу ответить. Ступив на серый песок, я прочел псалом и зарыл в грунт Библию. Вечность окружила меня. Вечность – единица измерения чего – то большего, чем время. Я думал об этом, когда над горизонтом взошел серп Земли. Постоянно был Бог, я ощущал его присутствие гораздо ближе, чем на Земле. Я побывал в иной жизни.
Представился астронавту, как журналист. Эти невыразительные глаза видели лунные горы.
– У мистера Ирвина пять минут – сказал переводчик.
Забыл заученные вопросы. Выпалил что на ум пришло.
Корр: – Вы конечно спали на Луне. Что виделось во сне?
Астронавт: – Мгла и холодный пот, хотя в модуле тепло и шумно, как в котельной. «Фалькон» (Сокол), так мы называем лунар, не может взлететь, я и Дэвид Скотт (командир) останемся навеки на Луне. Орбитальный модуль уплывает к Земле. Минута – вот не видно его. Прощальное радио. Тогда достойно вскрыть свой скафандр.
Корр: – Если бы наяву: Альфред Уорден снижается с лунной орбиты и спасает вас.
А. – Космос жесток. Он возвратился бы на Землю. Мы заранее это знали.
Корр: – Есть ли зашифрованные фразы, например «здесь все красного цвета» означает для Центра полетов «мы видим животных»?
А: – Спросите у НАСА… Смеется.
Корр: – Вы впервые ездили на луномобиле. Вдвоем?
А: – Да. На скорости одиннадцать километров в час мы добрались до горы Хедли, все – таки в два раза быстрее пешехода на Земле.
Переводчик: – Пять минут истекли.
Дж. Ирвин: – Спрашивайте еще.
Корр: – Швейцарцы продают дорогие часы с крупицей лунной пыли. Астронавты подарили лунную пыль?
А: – Подпольный рынок лунной пыли, кажется, существует. «Аполло» притащили 380 килограммов лунной породы. Есть движение – НАСА раздает лунный грунт ученым разных стран.
Переводчик: – Раздает бесконтрольно, мистер Ирвин. Из Шведского музея украли четыре лунных пылинки, подаренные Президентом.
Корр: – Но их невозможно разглядеть?
Переводчик: – Упакованы в контейнер величиной с монету, затем в стальной цилиндр.