Кривое зеркало

Ершова Алена

Мать Вероники побледнела, покрылась красными пятнами и прошипела:

– Не докажешь.

– Легко, - спокойно встретил ее взгляд лейтенант, - вот домашнее насилие в отношении несовершеннолетней не докажу, а тут стоит «нечаянно» оставить на столе показания кладбищенского сторожа, и все, Мария Филипповна, придется вам искать новое место жительства. Жители деревни этого не простят.

– И чего это ты ради никому не нужной подстилки суетишься? – Женщина сузила глаза и подошла неприятно близко.
– Что тебе от нее нужно? Вьешься за ней хвостом и вьешься. А ведь теперь тебе

нельзя с уголовницей общаться, карьере хана.

– Марш за документами! – рявкнул в ответ участковый, теряя остатки терпения. В его голове не укладывалось, как можно так относиться к собственному ребенку. Зато теперь поступок Вероники выглядел понятным. Нет, он ни в коей мере не оправдывал ее. То, что совершила девушка, было чудовищно, но вот почему она это сделала, становилось ясно.

Станислав в детстве неоднократно слышал фразу в адрес Вероники: «Да лучше б я аборт сделала, чем всю жизнь с тобой, неблагодарной, маяться». Но только сейчас понял ее изуверскую суть. С пониманием пришла мысль, как сделать характеристику, чтобы на нее обратили внимание.

Забрав награды, он, не задерживаясь, покинул дом, где некогда был частым гостем. Потом посетил классного руководителя и тренера по сканболу. Те несильно удивились вопросам и ответили максимально подробно. Информации собралось предостаточно, и на здоровой злости участковый настрочил характеристику. К десяти часам вечера она была подписана, заверена, отсканирована и вместе с другими документами отправлена по электронной почте. Некоторое время Станислав сидел бездвижно, сцепив руки в замок, и думал. Потом взял телефон, выбрал номер и позвонил. Включились гудки: первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой… И когда он решил, что уже никто ответит, раздалось короткое:

– Да.

Участковый выпрямился, впился пальцами в телефон.

– Привет, это Стас.

На том конце молчание, потом осторожное:

– Знаю, ты у меня занесен.

– Как дела?

Снова тишина, и неуверенное:

– Хорошо.

– Я сегодня характеристику твою писал.

И опять ни звука, на этот раз так долго, что показалось, будто связь прервалась.

– Вероника?

– Они теперь знают?

Станиславу показалась, что девушка сжалась.

– Да... Ника, скажи мне, ты как? Тебе что-то нужно?

В трубке раздался вздох.

– Нет, Стас, спасибо. Не стоит. У меня адвокат. Он говорит, я делаю. Явку с повинной написала, показания на месте дала. К августу экспертиза будет готова, и он подаст заявление на прекращение уголовного дела в связи с деятельным раскаянием. Я на работу устроилась. Теперь, раз родители узнали, квартиру перестанут оплачивать. А заявление на общежитие пока рано писать. Вдруг, - тут голос ее дрогнул, она кашлянула и быстро закончила, - вдруг у адвоката ничего не выйдет.

– Вероник, - Станислав вдохнул побольше воздуха, - скажи, тебя изнасиловали? Только правду скажи, пожалуйста.

– Нет! – Возглас получился слишком эмоциональный, чтобы быть ложью или игрой.
– Нет, Стас. Все было по обоюдному согласию, по пьяни и даже с защитой. Просто вышло все вот так, погано. Не ищи мне оправданий. Права моя

мать: я чудовище.

Вновь повисло молчание. На этот раз слов не находил Станислав. Если перед звонком он и готовил какие-то фразы, то сейчас все они вылетели из головы. Да, он считал ее виновной, но не осуждал ее. Вот такой парадокс.

Однако одеть чувства в слова не выходило.

– Вероника, - наконец выдавил он, - мне плевать на твою маму с ее авторитетным мнением. Меня интересуют только ты и твое состояние. Я приеду завтра. Посмотрю на тебя, поговорю с адвокатом и решу, чем можно помочь.

– Нет.

– Что - нет?

– Ты не приедешь, не полезешь в это дело, не будешь за меня вступаться и мне помогать. Я не хочу твоей жалости, Стас, мне и так тошно. Хватит строить из себя благородного рыцаря, я не твоя принцесса. Написал характеристику, донес моим старикам, узнал, что я жива, здорова и сама влезла в неприятности, и хватит. Не смей приезжать! – последние слова она буквально прокричала в трубку, нажала отбой и завыла в подушку. Слышать уверенного и спокойного Стаса, его вопросы и заверения было невыносимо.

Несколько дней спустя пришла экспертиза. Заключение гласило, что во время совершения преступления «обвиняемая находилась в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости, в силу психического кратковременного расстройства, возникшего в условиях психотравмирующей ситуации. В результате чего обвиняемая не могла в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. На момент проведения экспертизы психическое состояние обвиняемой находилось в рамках нормы, в связи с чем основания для назначения принудительных мер медицинского характера отсутствуют».

Вероника прочитала заключение без особого интереса. Подписала в нужных местах. Адвокат, как и обещал, подготовил ходатайство о прекращении дела. Следователь его молча приняла, а через три дня выдала отказ. Защитник тут же вынул из папки обжалование для прокуратуры и протянул Веронике на подпись.

– У меня такое чувство, что вы со следователем разыгрываете передо мной давно разученный танец, - отметила девушка, ставя подпись на бумаге.

– Интересное сравнение, - Мамонтов криво усмехнулся. – И какое место вы отводите себе в нем?

– Реквизита.

Адвокат приподнял в удивлении брови и убрал документ в портфель.

– Любопытно. Впрочем, не важно. Что бы вы ни думали, я исхожу в первую очередь из ваших интересов. Тем не менее, если желаете, могу рассказать, как дальше будет развиваться наше танго втроем. Прокуратура в удовлетворении жалобы, естественно, откажет. Дней через десять нас пригласят на ознакомление с материалами уголовного дела, а еще через две недели оно окажется в суде. К середине сентября мы с вами сядем в процесс и там повторно подадим ходатайство о прекращении дела. Выгорит - выйдете сухой из воды и забудете все, как страшный сон, нет – будет судимость. Тут все от судьи зависит, никто из правоохранителей на себя ответственность за закрытие дела брать не станет. Но судья сразу поймет, что мы хотим. Поэтому ходатайство и жалоба - это больше для него послание.