Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте ?
Шрифт:
Интересен подход современной американской культуры: насколько можно понять, люди признаются людьми в социальном смысле слова в случае соответствия хотя бы одному из трех принципов:
образа жизни (жизнь в условиях, признаваемых американским государством демократическими);
политических убеждений (искреннее стремление к демократии западного образца, причем степень искренности определяют сами американцы);
политической целесообразности (жизнь в странах, являющихся союзниками США).
Весьма существенно, что все эти критерии изначально являются субъективными и всецело определяются интересами самих американцев.
В этой гибкости и прагматичности, в полном подчинении самой картины окружающего мира конкретным интересам принимающего решения субъекта — будь то индивид или государство — кроется один из секретов эффективности американского общества.
Как, впрочем, и одна из причин широкого распространения ненависти к нему.
Существенно, что до настоящего времени история человеческой цивилизации была связана с расширением «границы гуманизма», с расширением круга признаваемых людьми. Собственно, это медленное и сопровождающееся откатами, но неуклонное расширение и является основным содержанием социального прогресса человечества.
Как было показано выше, глобальный экономический кризис может не просто остановить это расширение — он может обернуть его вспять. Неизбежное в этом случае признание недочеловеками, подлежащими уничтожению, сотен миллионов, а скорее всего, и миллиардов людей будет означать отступление цивилизации в кромешный мрак варварства, в новые Темные века. На их фоне раннее Средневековье покажется эпохой просвещения, а Гитлер — наивным гуманистом.
Русская культура в этом историческом контексте уникальна своим органическим отрицанием бесчеловечного «мейнстрима». Это едва ли не единственная культура современного мира, носитель которой a priori воспринимает как человека в социальном смысле слова любого, являющегося человеком биологически. Именно в этом наиболее выпукло и полно выражается ее всеобщий, всеохватывающий, космический характер.
Этот подход настолько органичен для нас, что мы не сознаем его уникальность. Нам кажется, что все относятся друг к другу как к людям, и по-другому нельзя, и лишь когда нас начинают резать, как баранов, или морить либеральными реформами, у нас возникают смутные подозрения, которые мы разрешаем обвинением конкретных «врагов» в «бесчеловечности».
Между тем проблема наша заключается вовсе не в «бесчеловечности» наших конкурентов, но, напротив, во «всечеловечности» русской культуры, являющейся в этом отношении уникальной.
Вероятно, данная особенность связана с многоплеменным, а по мере расширения и многонациональным характером русской культуры, а затем, по мере освоения ею новых пространств, и самого русского этноса.
Не стоит забывать, что Россия, а длительное время — и русский народ — неуклонно формировались именно за счет признания «своими» людей других наций и даже религий. Это естественный для нас образ жизни, свойственный нашей культуре метод экспансии.
По сути дела, наше общество еще во времена Московского царства складывалось как «политическая нация»: как сообщество людей, объединенных ценностями (и даже не образом жизни, который может отличаться очень сильно) и потому максимально открытое для всех, готовых
Именно всечеловечность русской культуры делает недопустимым вновь активизировавшиеся попытки урезать границы России до территории «чисто-русских», исторически населенных этническими русскими регионов. Порочность этой идеи, интенсивно продвигаемой именно либеральными фундаменталистами и профессиональными «западниками», заключается даже не только в практических вопросах вроде того, к югу или к северу от Мурманска лежит граница Северного Кавказа и зачем России отдавать свою нефть и газ китайцам (которые неминуемо освоят азиатскую часть России при таком подходе).
Фундаментальная порочность идеи сжатия России до этнических границ (то есть много у же границ XV века) заключается в ее полном отрицании русской культуры, ее всечеловеческой сущности, не позволяющей, но прямо требующей считать «своим» любого, кто осознанной подлостью не доказал обратное.
Всечеловечность русской культуры облегчает ее носителю сотрудничество с представителями иных культур, делает его более привлекательным для них, но одновременно и существенно повышает его уязвимость.
6.1.2. Отсутствие понятия абсолютного зла
Готовность принять в качестве не просто партнера и союзника, но «своего» почти любого человека, беспрецедентная открытость русской культуры проявляется и в отсутствии в ней образа «абсолютного зла», резко контрастирующего с, например, европейской культурой.
Зло для носителя русской культуры практически всегда относительно; это особенно ярко проявляется в народных сказках, наиболее полно отражающих всякую культуру. Возможно, данный феномен вызван длительным существованием под игом Золотой Орды, которая была одновременно и злом, и объектом постоянного сотрудничества (хотя бы со стороны князей): достаточно вспомнить, как «добрый молодец» договаривается с ее символом — Бабой-ягой. Да и разговоры перед смертельными схватками со Змеем Горынычем и Кощеем Бессмертным тоже весьма показательны: уступи они — никаких схваток бы не последовало.
Интересно, что советская культура, в которую русская культура переплавилась ужасом Гражданской и Великой Отечественной войн, восприняла, хотя и предельно фрагментарно, образ «абсолютного зла» — и это стало одним из проявлений ее ожесточения. Вероятно, это ожесточение продолжается и сейчас: место потерпевшего поражение и потому ушедшего в прошлое абсолютного зла — фашизма — на глазах занимает торжествующее и потому вызывающее растущее, а не снижающееся ожесточение новое абсолютное зло: либеральные реформаторы и клептократия (в том числе силовая) как их естественное порождение и продолжение.
Между тем именно отсутствие «образа абсолютного зла», обеспечивая человечное отношение к представителям других культур и народов, обеспечивает носителям русской культуры высокую гибкость и способность не только вести плодотворные переговоры, но и вызывать к себе долговременную симпатию.
Возможная уже в близкой перспективе утрата этого качества приведет, как представляется, к серьезному обеднению русской культуры и снижению жизнеспособности ее носителей.