Кризис среднего возраста
Шрифт:
Для охраны велено было выделить отдельную комнату, где «защитники» время от времени устраивали шумные сборища под председательством выше обозначенного Гриши, который поначалу приходил с матерчатой борсеткой на поясе, потом приезжал в красных «Жигулях» с дипломатом, а ныне пересел на «БМВ» с водителем, откуда появлялся с дорогим коричневым портфелем фирмы «Хайдсайн».
Времена переменились. Братки надели строгие деловые костюмы, но лексикон оставили прежний. И вот однажды, когда стены просто сотрясались от ненормативной лексики, Аня гневно
– Гриша! Вы же интеллигентный человек! Это все-таки книжный магазин, а не баня!
– Ой-ей-ей! – заерничал было один из шестерок, но тут же заткнулся под тяжелым начальственным взглядом.
Аня сердито хлопнула дверью. Она и представить себе не могла, какой революционный переворот невольно произвела в заскорузлой Гришиной душе. Никто и никогда не называл его интеллигентным человеком. Маргиналом, скотобазой, козлом – это пожалуйста. Но интеллигентом!
Гриша взглянул на мир новыми, просветленными глазами и увидел в нем Аню – единственную женщину, сумевшую постичь его тонкую душевную организацию.
Он давно привык брать от жизни все и сразу. Но в данном конкретном случае, придавленный сладким бременем нового статуса, понимал, что действовать следует иначе – не штурмом, а осадой. Он был большой, высокий («Габаритный мужчина», – говорила про таких Ба), с тронутым оспой широким лицом и толстыми влажными губами. Если бы Ане сказали, что он имеет на нее виды, она бы грохнулась в обморок, настолько ненужными, тягостными и нелепыми оказались бы подобные притязания.
Когда Гриша зачастил в магазин, Аня заподозрила, что «пацаны» собираются увеличить ежемесячную мзду. Она ловила на себе его странные взгляды и тоскливо прикидывала, как сильно возрастет эта самая мзда.
И вот однажды в конце рабочего дня он подошел к ней и предложил подвезти до дома.
– Спасибо, не надо, – отказалась Аня. – Я живу в двух шагах отсюда и хожу пешком.
– Тогда я провожу.
– Зачем?! – удивилась она.
– Нам нужно поговорить.
– О чем нам говорить? Назови свою цену – и дело с концом.
– Цену?! – поразился Григорий. – Какую цену?! Ты что, хочешь за деньги?..
– А разве у меня есть выбор?
– А я-то думал, что ты порядочная женщина, – с горечью сказал он. – А ты такая же шалава, как и все.
– Ах ты... что... да кто ты такой?! – взвилась Аня.
– Кто я такой?! – заорал Григорий. – В отличие от тебя – человек! И если мне захочется продажной любви, я сниму проститутку. А своих женщин я за деньги не покупаю!
– Я не твоя женщина!
– И никогда ею не станешь!
Магазин уже закрылся, и освободившиеся сотрудники с тревожным любопытством заглядывали в служебный коридор. Охранник тоже на всякий случай подтянулся поближе, поигрывая дубинкой, предназначенной – кто бы сомневался – отнюдь не Григорию.
– Послушай, Гриша! – прошипела она. – Чего тебе от меня надо?
– Да уже ничего не надо, – махнул он рукой.
– Значит, сумму вы нам увеличивать
– Какую сумму и кому – вам?
– Ну как же? Ты же сказал...
– Я сказал, что хочу с тобой поговорить.
– Но разве...
– Ну и балда ты, Анна Сергеевна, – усмехнулся Григорий. – Такую песню испортила...
20
АЛЕКСЕЙ
Говорят, что люди, скрывающие свои эмоции под внешней невозмутимостью, переносят боль гораздо острее тех, кто щедро выплескивает чувства на поверхность. Все считают их толстокожими монстрами, а они страдают и корчатся в невидимых миру конвульсиях.
Алексей страдал. Он уже ничего не хотел – ни жениться, ни разводиться, – только покоя. Но раскрутившийся маховик было теперь не остановить. Впрочем, при особом желании и остановить было можно, и даже крутануть в другую сторону. Но это требовало больших усилий. Усилия прилагать не хотелось. Тем более большие. Лечь бы на диван, прикрыть глаза и молчать, молчать. А рядом – Машка теплым комочком.
Он очень любил Машку, а сейчас еще и безумно жалел – разорванную ниточку в запутанной паутине его жизни. И эта жалость придавала его любви особую пронзительную остроту.
– «Ребенок без отца все равно что дом без крыши», – цитировала Рабиндраната Тагора просвещенная Татьяна Федоровна. – Открыт всем ветрам.
И Леша представлял себе маленькую Машку на перекрестье дорог, на самом юру – тоненькую, испуганную, беззащитную.
– Ты потеряешь самого близкого человека! – кричала мать.
– Я никогда ее не потеряю! – огрызался Леша. – Никогда!
– Она вырастет и не простит тебе, что ты бросил Веру!
– А разве я ее бросил? – удивлялся Алексей. – Я же не ушел.
– Ты что, больной?! – поражалась Татьяна Федоровна. – Или прикидываешься?
...Проснуться бы завтра утром, открыть глаза, а все уже улеглось, уладилось само собой ко всеобщему удовольствию. И чего им всем от него надо? Ведь живут же люди и на две, и на три семьи. Вон хоть тот же Немцов – за примерами далеко ходить не надо. Каждый знает свое место и ничего сверх этого не требует.
Мать, конечно, можно понять – на склоне лет проблемы никому не нужны. Но если они все равно уже появились, решай их в пользу сына! Ведь это же твоя родная кровь! Какое там! Рвет горло за Верку.
А к Верке, между прочим, тоже много вопросов. Не такая уж она белая и пушистая. Рот откроет – мало не покажется. «Подай», «принеси», «помой». Нашла себе мальчика на побегушках. И готовит она невкусно, и деньги транжирит без толку, и квартирой, можно сказать, не занимается. «Ах, я устала – много работы!» Нашла себе отмазку. И вечно у нее что-то болит, вечно она ноет. Мать говорит: «Значит, ей не хватает ласки, и она таким образом пытается привлечь твое внимание». Ему, между прочим, тоже много чего не хватает. В том числе и ласки. И кого это волнует?