Крокодилия
Шрифт:
— Ну-ка, мисс, успокойтесь, — встрял охранник. — Здесь не место устраивать сцены. Это банк.
— Насрать мне на твой банк. И на тебя тоже.
— Если вы не уйдете, придется вызвать полицию.
— Пожалуйста, Анна, — попросил Стив.
Почти пять часов она простояла у дверей банка в надежде поймать Барри, но он так и не вышел. Только Стив.
— Я же говорил тебе.
— Боже мой, Стив, что же мне делать?
Он обнял ее за плечи.
— Пойдем, выпьем кофе.
— Мне бы чего-нибудь покрепче.
— Ну пойдем.
Они сидели
— Он больше не хочет видеть меня, правда?
— Да, — подтвердил Стив, — боюсь, что так.
— Это ведь его ребенок.
— Ты… ты не первая, Анна.
— Вот что! Я никогда и не думала, что он рыцарь в сияющих латах. Боже, я этого от него и не ждала. Но я думала… — и она снова дала волю слезам. — Я так его ненавижу. Убью его, если увижу. Клянусь.
— Ну перестань.
— Мама убьет меня. Мне придется уйти из дома. Я не буду избавляться от ребенка, Стив.
— Правильно. Не надо.
Она сжала его руку, мягкую, розовую, с белыми чистыми ногтями.
— Ты так все хорошо понимаешь, — сказала она. — Почему они все на тебя не похожи?
— Меня все ненавидят, — признался он. Как хорошо было сказать об этом кому-то, сказать ей, смешать ее горе со своим.
— Я — нет. Уверена, у тебя на самом деле полно друзей.
— Ну да. Но я не пью. И они смеются за моей спиной. Я знаю.
— Почему, Стив? С чего бы это?
— Потому что у меня никогда не было девушки.
— Они просто завидуют, вот и всё. — И тут что-то тренькнуло у нее в мозгу, словно кусок головоломки встал на свое место. — Пойдем куда-нибудь вечером. Скажи им, что я твоя новая девушка. Я всё устрою.
Он засмеялся.
— Что, смешное предложение?
— О нет, Анна. Я был бы рад.
— А я всем расскажу, какой ты восхитительный любовник. Насколько ты лучше Барри.
И вот до конца лета они поженились и обзавелись домом. Имя Барри больше никогда не упоминалось, хотя Анна знала, что Стив выпивает с ним едва ли не каждый вечер. О чем они говорят, думала она, и что оставляют недосказанным — и видят ли ее такой, какой она видит себя: толстой, циничной стервой, попавшейся в собственную паутину?
Я облизал соски моего Билли Кроу.
— Что-то ты подавляешь меня сегодня, — сказал он.
— Правда? Я не хотел.
— Не уверен, что мне это нравится. Кажется, тебе кто-то дает уроки за моей спиной.
Я поцеловал его, провел языком по его нёбу. Как обычно, секс с ним полностью меня захватывает; вдыхать его запах, чувствовать его: жесткие сухие волосы на лобке, полукружия ягодиц, плоский живот; его вкус, его голос; он словно гибкий, скользкий дельфин в моих руках. Но рядом с ним я не могу свободно дышать, быть самим собой.
Потом Билли попросил:
— Давай подрочим друг другу. Пожалуйста. Давай подрочим.
Мы легли на спины, расставили ноги, наши тела соприкоснулись. Он взял мой член правой рукой, я взял его
Билли закрыл глаза и стал говорить о джунглях. Я закрыл глаза и увидел Сэма. Наши фантазии связывали нас и разделяли.
Мы кончили, и Билли поцеловал меня.
— Вот так занимаются любовью крокодилы. Они не соприкасаются, они всегда сами по себе. Заперты в своих шкурах. Внутри их пылает страстный огонь, но они не ничего не показывают. Шкура, тяжелая, как броня, она защищает их. Они не протекают.
Мне хотелось уйти. Мне нужно было поговорить с Сэмом. Оставаться с Билли вдруг показалось мне совершенно бессмысленным. Но я не мог уйти. Я был привязан к нему. Накрепко. Он расцарапал мне спину, и эти царапины — знак, что я стал его собственностью; я был влюблен, я утопал в чужом огне.
И все же, закрывая глаза, я видел Сэма. Его мать приносит нам чай и тосты, солнце светит в окно, и я чувствую, как слезы наворачиваются от мысли, что я не с ним, не касаюсь его, что я лежу рядом с этим эгоистом Билли Кроу, который не любит меня, не понимает, но который хочет меня, хочет меня просто ради самого этого желания, ради драмы, которая называется любовным приключением.
Билли Кроу пренебрегает мной как личностью. Я статист в его сценарии. Подпорка для созданной им декорации. Как мне вырваться?
Собравшись с силами, я сказал:
— Мне надо идти. — И встал с кровати.
— Идти? Куда?
Только Билли имел право заканчивать свидание. Это он должен был сказать мне, чтобы я ушел. Если я что-то делал по-своему, он злился и обижался.
Я оделся.
— Можешь не возвращаться.
— Увидимся завтра, — сказал я.
— Слава Богу! — Сэм открыл дверь. — Я уж боялся, что ты не придешь. Ты так поздно. Я думал… даже не знаю, что я думал. Но я рад, что ты здесь.
— Я тоже рад.
Он закрыл дверь.
— Ну как твои дела?
— Неплохо. А твои?
— Я скучал по тебе целый день.
— И я скучал по тебе.
Мы ласкали друг друга так деликатно, так нежно. От его красоты мне хотелось плакать. Я видел наши отражения в зеркале. Мне казалось, что я обнимаю его, но в зеркале это он обнимал меня.
— Кто это там, Сэм? — раздался голос его матери.
— Это Доминик, мама.
— Ну-ка приведи его сюда. Дай-ка я на него посмотрю.
Мы вошли в гостиную. Она сидела у телевизора; чашка какао прикорнула на ручке кресла.
— Мы уж думали, ты не придешь, Дом.
— Простите. Я задержался. Отец неважно себя чувствует.
— Очень жаль. Надеюсь, он скоро поправится. Главное, что ты пришел. Сэм, пойди-ка сделай ему чаю, а мы пока поболтаем. Мы ведь даже толком не познакомились.
Сэм направился в кухню.
— Не отбивай его! — крикнул он.
— Если бы я могла! — ответила она и обратилась ко мне. — Боюсь, мой сын в старости станет параноиком. Ох, я была так занята весь день. Чем старше становишься, тем меньше способен делать. Я купила ветчины на завтрак. Ты любишь ветчину?