Кронпринцы в роли оруженосцев

Александров Валентин Алексеевич

* * *

Разговоры длиною в доклад сложились у Соломенцева и со мной, когда он перешел из Совмина России на пост председателя комитета партийного контроля при ЦК КПСС, а я стал работать в том же партийном аппарате, но помощником секретаря ЦК по социалистическим странам.

Не очень часто, но раз в три-четыре месяца я заходил к Соломенцеву, условившись теперь уже о встрече через его дежурного секретаря, благо мы работали на одном этаже. Или он звонил мне по одной из двух систем правительственной связи, которыми был оборудован не только его, но и мой кабинет. И все было по сложившемуся масштабу времени — беседа длиною в один час. Причем я уверен,

что он не смотрел на часы. Работал биологический секундомер.

Такие же по продолжительности разговоры были у нас и тогда, когда он ушел на пенсию и первое время у него на квартире оставался телефон второй правительственной связи.

Труднее было Соломенцеву привыкать к городскому телефону, когда у него после ГКЧП сняли телефон АТС-2, а я стал работать в редакции журнала. Ясно было, что он опасается (и скорее всего небезосновательно) какого-то третьего уха в нашем разговоре. Тем не менее наши телефоны были заняты каждый раз ровно на один час.

Причем назвать это разговорами было бы большим преувеличением. Соломенцеву нужно было кому-то изложить свои взгляды, оценки, мнения. Таких людей становилось все меньше. И наши разговоры восполняли сложившийся образ общения, а позже помогали устранять угрожающий вакуум забвения.

Если Соломенцев сам определял продолжительность и выбор времени телефонных разговоров в зависимости от своего расписания, то мое положение было иным. Надо мной был другой прямой начальник и тоже высокого уровня, сначала секретарь ЦК Русаков, затем такой же секретарь ЦК, но уже по фамилии Медведев, потом тот же Медведев, но в еще более высоком положении члена политбюро и секретаря ЦК.

Каждый из них не мог допустить и мысли, что его помощник не все сто процентов времени отдавал его работе, а тем более обсуждал какие-то вопросы с другим членом партийного руководства. Когда однажды Русаков долго не мог мне дозвониться по телефону АТС-2, и я сказал ему, что разговаривал с Соломенцевым, председателем комитета партийного контроля, голос моего «текущего начальника» приобрел такие оттенки подозрительности, что я счел решительно неподходящим ссылаться на такие контакты.

Еще более подозрительно, а точнее сказать враждебно отнесся Медведев к моему упоминанию о телефонном разговоре с Соломенцевым. Здесь, видимо, примешивалось к ревностной нетерпимости работодателя еще и знание Медведевым того, что ставший Генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачев вынес уже приговор об отставке Соломенцеву и другим членам политбюро старшей генерации. Горбачев только ждал подходящего момента для оглашения вердикта. А тут вдруг помощник Медведева, одного из ближайших сподвижников Горбачева, ведет какие-то личные разговоры с кандидатом на отставку. Кто знает, о чем они говорят? Более того, что будет, если кто-то совершенно неведомый узнает о самом факте таких разговоров?

Медведев в большей степени владел собой, чем Русаков, но все равно я понял, что общение с Соломенцевым, каких бы вопросов оно ни касалось, должно оставаться моим личным делом и уж никак не может служить оправданием для задержки в случае вызова со стороны «моего» секретаря ЦК.

ПОЛОЖЕНИЕ ОБЯЗЫВАЕТ

То поколение российских спичрайтеров, которое широко развернулось в предвыборных баталиях 90-х годов, опиралось на советский опыт только отчасти, предпочитая приемы, свойственные избирательным кампаниям США и других стран Запада. Навыки, наработанные в пору от Хрущева до Горбачева, скорее всего, уйдут в историю. Едва ли к ним будет возвращение, поскольку, в общем, на долю того поколения, к которому принадлежит автор этих

записок, выпало не что иное, как обслуживание тоталитарного режима.

Существует множество различных определений тех порядков, которые стали устанавливаться в России после распада СССР, в 1991 году. Говорится о становлении рыночной экономики, о замене псевдосоциалистичес-ких порядков капиталистическими, о соединении государственной монополии с личной инициативой и т. д. и т. п.

Если в отношении экономики еще нет полной ясности, то в плане государственного устройства и нового принципа, положенного в основу формирования власти, доминирует общее мнение: в стране осуществляются широкие демократические преобразования с выбором власти на альтернативной основе.

Сначала гласность, а затем и свобода слова, демократизм стали главным достижением процессов общественного обновления в России. На алтарь демократии положено немало жертв, включая распад страны, снижение жизненного уровня большинства населения, очаговую гражданскую войну.

Рубеж между тоталитаризмом и демократией исключил преемственность в работе спичрайтеров советского и постсоветского периодов нашей истории. То, что было пригодно деятелям тоталитарного режима, оказывается неприемлемым для политиков демократического строя. И не в силу иного уровня их знаний, общей подготовки, человечности. Нет! Никакого нового человека на политической сцене не появилось. По большей части — от Ельцина и Гайдарадо Немцова и Путина — все политики прошли через школу партактива КПСС, комсомола или Лубянки.

Отсутствие массовой партийной дисциплины, открытый плюрализм, преобладающая внепартийность избирателей, альтернативность выбора, конкурсность и конкурентность политиков потребовали перенести акцент в подготовке выступлений с обслуживания политического деятеля на обслуживание или обработку электората. Сама фигура политического деятеля преобразилась из божества, которому поклонялись, в шоумена, который должен с помощью специфических, свойственных политической сцене приемов привлечь на свою сторону миллионы не знакомых ему и по-разному мыслящих людей. Политический деятель должен находить сам и с помощью своего штаба вектор сил, способных удержать в поле своего воздействия избранную им массу людей. Так появляется ставка на харизматичность, достаточную для общероссийского масштаба, отсюда — фигуры Лебедя, Жириновского, Рохлина. Одновременно появляются и деятели локально харизматического склада типа Росселя, Шаймиева, отчасти Лужкова, Рахимова.

Та часть политического истеблишмента, которая не может рассчитывать на личностное харизматическое воздействие, вынуждена обратиться к сумме средств, отработанных практикой избирательной борьбы в странах, где раньше, чем в России, сложился опыт завоевания симпатий избирателей.

Так сложилась целая сеть фирм, действующих чаще всего под вывесками фондов, ассоциаций содействия, консалтинговых компаний. Скорее всего, на чисто коммерческих условиях они организуют кампании в поддержку политических кандидатур, от сбора подписей до подготовки предвыборных речей и листовок, разбрасываемых по подъездам накануне выборов.

Эти же фирмы или связанные с ними предприятия могут пойти на материальное стимулирование поддержки кандидата от организации бесплатных обедов для безработных до предоставления стипендий, гонораров, премий, разовых подношений влиятельному составу избирательных и властных учреждений.

Ну и наконец, ими же осуществляется контакт со средствами массовой информации, особенно электронными, которые стали основными каналами формирования общественного сознания, включая симпатии и антипатии к политическим деятелям.