Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
Но в жизни оказалось, что внешнеполитические дела тогда занимали лишь ничтожную часть в деятельности главы российского правительства. В то же время внутренних вопросов была целая гора. По распределению обязанностей между союзным правительством и республиканским на последнее возлагались заботы, связанные с обеспечением жизненных интересов населения, а это — сельское хозяйство, легкая, пищевая промышленность, торговля, строительство, коммунальные и бытовые службы, культурное обслуживание, образование, здравоохранение.
Нерешенные вопросы этой сферы захлестывали председателя Совмина и его секретариат. Они с головой накрыли и меня,
Помню, что в первый же день мне пришлось редактировать письмо, которое Соломенцев должен был направить в союзное правительство, по поводу трудностей в производстве овощных и фруктовых консервов. Проект был подготовлен пищевиками, но в такой степени неграмотно и нелогично, что скорее напоминал требование «дай миллион» из «Золотого теленка», чем обращение одного правительства к другому. Только вместо «миллиона» выступали тысячи тонн металла, стеклопосуды, консервантов, резиновых уплотнителей и прочего.
Меня как абсолютного профана удивило использование условной единицы — туб, в которой шли все расчеты. Поэтому редактируя документ и переводя его с «консервного языка» на русский, я предложил расшифровать непонятный термин, написать вместо «туб» слова «тысячи условных банок», а еще лучше перевести в реальные миллионы, потому что если сказано «1000 туб», это значит миллион.
На меня посмотрели как на сумасшедшего или как на агента ЦРУ, получившего задание дезорганизовать консервное производство в России. «Кто же нас поймет? — возмутился главный консервный специалист. — «Туб» он и в Совмине СССР останется «туб», а если словами написать, то никто нас за серьезных людей считать не будет. И вообще, если расшифровать это слово, то вместо условной банки реальная может получиться, а в таком случае ее легко и большой и маленькой сделать и нам вместо максимума дадут минимум».
Самая большая уступка, на которую в отношении этого слова пошли мои партнеры по консервному письму, — сделать сноску в тексте с расшифровкой слова «туб».
Потом-то я понял, что обе стороны были правы. Письмо Соломенцева перекочевало из Совмина СССР в политбюро, а там далеко не все в консервных терминах разбирались. Значит, я был прав, настаивая на человеческом языке. Но выделять металл и консерванты поручили Госплану с его специалистами. Значит, правы были и мои напарники, настаивая на своем консервном диалекте.
Вскоре у меня сложилось так, что около девяноста процентов времени уходило на разработку внутренних вопросов и только оставшиеся десять — на международные. Эти международные дела включали просмотр всех шифротелеграмм, поступивших из МИДа, от обеих разведок и Минвнешторга на имя членов политбюро и кандидатов в члены политбюро, каковым был Соломенцев. Ежедневно их приходило не менее семидесяти-восьмидесяти, общим листажом до трехсот страниц. Задача состояла в том, чтобы с наиболее важными из них и со всеми касающимися России предсовмина был ознакомлен, поскольку о них мог заходить разговор на политбюро или секретариате ЦК, и мог дать, в случае необходимости, кому-нибудь поручение.
Другой круг документов — материалы политбюро и секретариата ЦК, рассылавшиеся согласно повесткам дня и в порядке информации. Этих бумаг приходилось на круг не менее десяти в день, и они должны были прорабатываться так, чтобы предсовмина, участвуя
Все это достаточно трудоемко, тем более что к проработке документов важно было привлечь и специалистов из отделов Совмина или министерств России, чтобы соображения были более весомыми.
Однако ни тот, ни другой массив материалов не заставляли так ломать голову, как выступления председателя с речами, докладами, приветствиями, публикациями и прочим. Стандарт выступлений у Соломенцева сложился достаточно крупный. Все его речи, произносимые в российской аудитории, по набору и раскрытию тем могли продолжаться не менее часа и, пожалуй, не более полутора часов. Поэтому требовался текст в 25–30 страниц.
Это были выступления по всему кругу вопросов, по которым работал Совет министров, — от состояния дел в народном хозяйстве в целом до анализа положения в отдельных областях. Выступал Соломенцев с такими полотнами минимум один-два раза в неделю в Москве или в провинции.
Предсовминабыл самым главным человеком по делам республики в границах РСФСР. Соломенцев неоднократно говорил, что когда его назначили на этот пост, Брежнев заявил: «Российской компартии в рамках КПСС нет, поэтому меня можно считать и генеральным секретарем по российским делам, но поскольку мне приходится заниматься массой других вопросов, ты практически будешь как бы моим заместителем по всем российским проблемам и обращайся в случае необходимости ко мне».
Так в общих чертах и было. В первые три года в неделю раз, по крайней мере, Брежнев звонил Соломенцеву или тот обращался к генеральному по вопросам, требующим поддержки сверху. Затем, после первого серьезного заболевания Брежнева, эта система общения нарушилась, а ближе к 80-м годам исчезла совсем.
Что же касается круга дел, то Соломенцев его постепенно расширял, находя различные обстоятельства, в силу которых Совмин республики стал заниматься вопросами жизнеобеспечения нефтяников, металлургов, даже некоторых оборонщиков, хотя само по себе производство в этих отраслях находилось в ведении Совмина СССР. На страже деления интересов на союзные и республиканские стояли и идеологические структуры. Из-за чего Соломенцеву не раз давали понять, что его прерогативы и на территории РСФСР остаются ограниченными.
Часовой масштаб выступлений предсовмина России на совещаниях и заседаниях сложил у него и соответствующую продолжительность телефонных разговоров. Он с трудом укладывался в отрезок времени менее одного часа, если разговаривал с кем-нибудь из людей, занимавших пост не выше его и с кем он по праву старшинства определял окончание разговора.
Если мне нужно было почему-то зайти к Соломенцеву, но дежурный секретарь говорил, что председатель недавно велел соединить его, допустим, с Липецком, то спокойно можно было час заниматься другими делами. Раньше этого срока его от телефонного аппарата мог отвлечь только Брежнев. Все же остальные, включая Косыгина, Мазурова, узнав от дежурного, что Соломенцев говорит по другому телефону, передавали просьбу перезвонить, когда он освободится. Так было заведено, если не касалось чего-то экстраординарного.