Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу
Шрифт:
– Вот бы увидеть Лондон, – вздохнул он.
– Так приезжай в гости, – предложил я. – Потом, как-нибудь.
Он затих и покачал головой.
– Видишь ли… я… как бы… un pantouflard.
– Кто? – спросил я.
– Это мой дом, – объяснил он. – Не люблю выходить из дома.
В десять Макс проводил меня в дортуар. Он шел впереди, а я вдруг понял, что забыл у него в келье тетрадь, и кинулся за ней, а когда вернулся, мой проводник исчез.
Проход в школу, бывший частью крыла внутреннего дворика, находился в конце галереи, озаренной ярким серебряным светом луны. Я двинулся вперед, прямо по лунным дорожкам, что пролегли на каменных плитах, но вдруг
АББАТСТВО СЕН-МОРИС – ЭТО САМЫЙ ДРЕВНИЙ МОНАСТЫРЬ В АЛЬПАХ.
Из темноты явилось бледное лицо и мертвенно-белые руки содержателя гостиницы. Он прошел мимо меня, дернул щекой, словно от боли, но ничего не сказал, и мы разошлись.
Макс прятался в школе. Я нашел его в игровой, под бильярдным столом.
– Пелисье здесь! – прошипел он. – Ищет!
– Он меня видел, Макс.
Монах вскочил на ноги и поковылял к аббатству. Развернулся и двинулся к школе. Потом повернулся в третий раз и сел прямо на пол.
– Макс, мне жаль.
Он захихикал.
– Макс, все будет хорошо?
– Аббат только и ждет, когда сможет отлучить меня от церкви.
Он все так же хихикал.
На следующий день мы вышли из аббатства вместе, на цыпочках – боялись Пелисье. Было воскресенье, восемь утра. Город еще не проснулся. По улице разметало следы карнавала: ленты, бутыли, блестящую пистолетную мишуру… Уходя, я оглянулся: Макс стоял на ступеньках и махал мне рукой. Он помахал еще, еще немного, а потом ушел.
Я очень надеялся, что лесистый дол к югу от Сен-Мориса подарит мне покой и безопасность – но нет. Было что-то враждебное в этом заснеженном пейзаже, лишенном даже намека на жизнь. Лес испещрили походные тропки, и летом тенистая дорога над Роной могла бы стать раем для любого паломника. Но сейчас, зимой, везде лежал снег, и пусть даже сам он был гладким, под ним скрывалась неровная земля, и я то и дело спотыкался, а вскоре пришлось брести через сугробы – по колено, по пояс в снегу. Ботинки разошлись, подошвы оторвались, и сил у меня не прибавилось, хотя я уже шел сорок дней.
По западной окраине долины шли бок о бок трасса и рельсы. По этому пути «Сан-Бернар-Экспресс» проходил в Орсьер, последний город перед перевалом. Над дорогой высились шотландские сосны, устланные снегом, словно кружевная скатерть на темном столе. Я шел по другой стороне долины, но временами оборачивался влево и смотрел, как через лес полосатой карамельной тростью вьется поезд.
В тот день я наткнулся на снежный курган высотой в дом. Такого я не видел никогда: здесь зародилась лавина. Снежный пласт пропахал всю долину и вломился в реку в сотне метров внизу. Пройти сквозь него я не мог и потому пополз на четвереньках. Снег наверху был свежим, неглубоким, значит, решил я, лавина сошла недавно – ночью, а может, даже утром. Внизу виднелись льдины с грубыми
На то, чтобы проползти километр разодранной земли, у меня ушел час.
С другой стороны кургана стоял человек в ярком жилете. Когда я сполз, он бросился ко мне. Он кричал, что здесь идти опасно, что гора нестабильна, но вдруг прекратил кричать, и его челюсть медленно пошла вниз. Перед ним стоял я – сгорбленный, тяжело дышавший, измаравшийся в снегу, – и должно быть, я выглядел так, словно сам вылез из-под лавины.
– Вы живы? – спросил он. – Господи, вы живы?
В Мартиньи Рона сворачивала на восток. Вслед за ней послушно изгибалась трасса. «Сан-Бернар-Экспресс» уходил в другую сторону, на юг: рельсы огибали реку Ла-Дрансе, приток Роны. Дорога франков поднималась в гору и тоже шла на юг, к границе Италии.
Я двинулся вперед по западной стороне долины и к середине утра, на развилке, выбрал нижний путь, ведущий к Ла-Дрансе. Его ограждала лента – предупреждала, что дорога рискованна, – но она провисла, узлы давно ослабли, и я прошел мимо, не обратив на нее внимания.
Через полчаса я был у реки. Здесь висела еще одна лента, преграждавшая доступ на деревянный пешеходный мостик: у него треснула арка, и доски разошлись.
Зараза! Мне кровь из носу нужно было к вечеру добраться в Орсьер, а еще предстояло одолеть подъем в несколько сотен метров. Руки и ноги закоченели. Я бесился от разочарования и бегал на месте. Что делать? Что мне делать? Перейти канал вброд не получалось, он был слишком глубок, поток – слишком быстр, а другой мостик, единственный на всю округу, находился в нескольких километрах в стороне от моего пути. Над водой торчали валуны. Перейти по ним? Нет, их не так много.
Я пригнулся, поднырнул под ленту и ступил на мост. Ноги скользили по доскам, отчаянно цеплялись за опору. Я поскользнулся раз, два, ухватился за перила, пытаясь удержаться, сделал еще пару шагов – и доски предательски хрустнули, а я рухнул прямо в Ла-Дрансе.
Тяжесть на плечах рванула меня обратно, рюкзак шмякнулся на мост, я вскинул руку к поручню, но тот выскользнул из хватки, пальцы мазнули по перилам, по балюстраде, по дощатому настилу, я рванулся второй раз – и доски разломились.
Река была мучительно ледяной. У меня с ног словно заживо содрали кожу. Сухожилия свело судорогой, в бедра впились шипы, мой «журавлик» онемел и скукожился, и пахнуло нержавейкой – вода была ненамного теплее нуля.
Пока я падал, меня крутануло, ноги задрались, грудь повело вперед, под весом рюкзака я развернулся по оси, и вместо того, чтобы потянуть назад, ранец только ускорил падение, и меня швырнуло прямо мордой в реку.
Но ко дну я почему-то не пошел.
Я не сразу понял, что случилось. Рюкзак зацепился за балясину, и ремни держали меня над потоком. Я жив! Я цел!
Я застрял.
Деревянные устои уцелели. Поплескавшись в поисках опоры, я всунул левое колено между балками, зацепился правой рукой за подмости, раз, два, три, рывок – и я вырвался из воды, вытянул себя на площадку и с нее – на берег. Какое-то время я пытался согреться, качая пресс, но руки были как не мои, и я не мог сделать ничего, только лежал на рюкзаке, тяжело дышал, глотал воздух и сгорал со стыда.
Все это случилось слишком быстро, я даже не успел испугаться. Все, что я чувствовал – это отчаянное желание попытаться снова. Но я предпочел иной вариант. Неподалеку, чуть позади, остался бетонный мост, и по нему, пересекая долину, проходила железная дорога. Я сменил промокшую одежду, взобрался наверх по тропинке и побрел по склону до колеи.