Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

Род промолчал.

–  Держи путь в Киев, Родинька, - высказала Улита просьбу, засматривая ему в лицо.
– Как только изыщу возможность свидеться, сейчас же накажу Лиляне оповестить тебя.

–  Пускай придёт на Пасынчу беседу за церковью святого Илии в дом Кондувдея, - подсказал Род.

Они расстались как чужие, княгиня и отшельник. Лиляна, хмурая, не говорила с ним и, кажется, ни словом не простилась, кивнула только.

Заклацали ножом по сердцу боркуны. Днепр опустел. Род возвратился в сиротливую затворницу, чтобы до мелочей все вспоминать и думать-передумывать окаменяющие совесть думы…

3

Дом

Кондувдея разорён. Окна без оконниц, дверные проёмы без дверей. В ложне, где когда-то отдыхал Род, стоялая утварь [380] переломана, на полу - золотная парча, камчатная ткань - кусками, как дешёвое рванье. Глядя на такой разор, ошеломлённый пришлец внезапно обеспокоился об оставленной Катаноше: не свели б со двора!

Выскочив из обесчещенных хором, сразу увидел кобылицу, привязанную к столбу под крыльцом. Возле неё уже стоял молодой торчин, любовно поводя рукой по холке.

[380] СТОЯЛАЯ УТВАРЬ - мебель.

–  Эй!
– грозно крикнул Род.
– Это моя кобыла!

–  Вестимо, твоя, - во все лицо осклабился торчин.
– Вот и сторожу. Не узнаёшь меня, друг Чекмана?

Род узнал того самого привратника, что не хотел его впускать, а потом посылал челядинца за княжичем.

–  Тогда пришёл бедный, теперь приехал богач!
– цокнул языком торчин.

Дорогая сряда на Катаноше и её всаднике воплощала в себе все добро, что сотворил и скопил отшельник за три года затворничества, а по выходе в мир продал.

–  Где Кондувдей? Где Чекман?
– спустился он с крыльца к бывшему привратнику.

–  Далеко-о! В Поросье, - сощурил торчин грустные глаза.
– Твой князь сел в Киеве. Мой князь бежал в Торческ. А я вот исподтишка сторожу: кто куда что уносит. Может, потом маленько вернуть удастся… А Катаношу сразу узнал и тебя узнал…

–  Друг, - озабоченно обратился к нему Родислав по-торкски, - сюда придёт женщина, станет спрашивать меня. Род моё имя, Ро-о-од!

–  Знаю. Так Чекман называл тебя, - закивал торчин.

–  Ты ей скажи, где меня найти.

–  Где?

–  Где?
– переспросил Род.
– Теперь сам не знаю где.

Бывший привратник, подойдя вплотную и осмотрясь, в свою очередь заговорил по-торкски:

–  Тошман, подавальщик еды в твоей ложне, слышал, как ты Чекману поведывал, что едва не попал в поруб, ища изменников Изяслава, верно?

–  Верно, - подтвердил Род.
– Ну и память у тебя! Как твоё имя, друже?
– спросил он по-русски.

–  Асуп, - назвался торчин, - А к тем твоим друзьям спеши нынче смело. Они опять в Киеве в чести и богатстве. Подворье Святослава Всеволодича как раз возле Заяцкого становища на Бабином торгу.

–  На Бабином торгу?
– дрогнул Род, вспомнив, как толпа волокла убитого Игоря Ольговича через Бабин торг.
– Так скажи женщине, пусть меня найдёт… теперь знаешь где.

–  Знаю, - тяжело вздохнул торчин.
– Ай, Святослав-то Всеволодич, - произнёс он уже по-русски, - ранешний друг моих господ, теперь - враг!

–  Проклятое время, да, Асуп?
– дотронулся до его плеча Род.
– Оружие у тебя есть, деньги есть?
– Тайный сторож замотал головой.
– На охотничий нож, на золотую гривну. Прощай, Асуп!
– Крепкое объятье.
– Даст Бог - в лучшее время свидимся.

Торчин услужливо поддержал ему стремя.

Всадник чуть свистнул, и Катаноша выскочила в разваленные ворота, поскакала с Пасынчей беседы к церкви святого Илии за ручей.

Не доезжая Бабиного торга, Род увидал заведение с огромной кистью конского волоса и большой вывеской «Постригальня».

Доверив Катаношу бесплатной, неохраняемой коновязи, он сидел под постризалом [381] как на иглах. Весь Киев, обновлённый сменою власти, так и кишел его земляками. Не степенными, как во Владимире, Суздале, а раскованными лёгкой победой. У моста пятеро ратных суздальцев захватили ломовую телегу, велев возатаю: «Вези! Платим сохранением живота».

[381] ПОСТРИЗАЛО - инструмент парикмахера.

Постригальник уже спрыскивал голову Рода колонской водицей [382] , когда парубок его, внося ведро кипятку, объявил:

–  Игренюю увели!

Постриженный выскочил в чем сидел, забыв, что на дворе месяц лютый.

–  Постригальное! [383] Мои куны!
– завопил мастер, размахивая постризалом.

На противоположном конце полупустой площади угонщик лупил пятками в бока не поспешающую под ним Катаношу. Резкий свист пронзил площадь. Кобылица повела мордой и, вскинувшись на дыбы, сбросил незадачливого угонщика. Лёгкой плясовой иноходью она возвратилась к Роду, поигрывая червонным станом.

[382] КОЛОНСКАЯ ВОДИЦА - одеколон.

[383] ПОСТРИГАЛЬНОЕ - плата за стрижку.

Суздальцы, владимирцы, Когда ваши жены именинницы?..
–

услышал он позади дурной голос беззастенчивого певца, коему медведь трижды на ухо наступил. Резко обернулся и не поверил глазам: собственной персоной восседает на коне Нечай Вашковец. Ох и стиснули же друг друга!

–  Гляжу: ты - не ты… А ведь со спины узнал!
– Не мог унять возбуждения бывший долгощельский кузнец.

–  Погоди, с постригальником расквитаюсь, - высвободился Род и подал мастеру куньи мордки [384] .

[384] КУНЬИ МОРДКИ - вид кожаных денег.

–  Айда скорее в нашу берлогу!
– торопил Нечай.
– То-то Первуха Шестопёр вытаращит на тебя зенки!

–  Стой!
– обеспокоился Род.
– А угонщик? Не зашибся ли до смерти? Когда в Диком Поле на хурултае Катаноша сбросила Ченегрепу…

–  Э, - не дал досказать Нечай, - Ногой - в стремя, да зашиб темя! Не беспокойся. Угонщик твой вскочил ванькой-встанькой, сыкнулся в ближайший заулок и был таков…

Вскоре они сидели втроём в тёплой холостяцкой истобке. С Нечаем Род вспоминал Долгощелье и Чернигов, с Первухой - Новгород-Северский и стан под Карачевом. Он поведал друзьям свои дальнейшие злоключения вплоть до последних дней. А фляга зелена вина становилась все легче, головы все тяжельче.