Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

–  Я не бегу, сижу, - как мышка, пропищал Чекман.

Никто не рассмеялся. Изяслав молчал.

–  Ты поздорову возвратишься в Киев. Но под щитом.
– Род отнял руки от лица.

Изяслав сумрачно глядел из-под густых бровей.

–  Опять ты вылгал, самозваный волхв?

Род помотал усталой головой:

–  Я передал, что видел. Волхвом не я себя, а ты меня назвал, не так ли?

Великий князь был мрачен. Подал голос Кондувдей:

–  Однако же мой гость откуда-то узнал, что мы приговорили ударить не на Гюргия с Давыдовичами и

Ольговичем, а на Владимирку, идущего из Галича в пособ своему другу-суздальцу. Не Гюргиевы стяги мой гость увидел за рекой. Какой на этих стягах знак?
– спросил он Рода.

–  Трезубец, - ответил ведалец.
– Я таких стягов не видывал допрежь.

Опять молчание…

–  Пора бы завершать почестной пир, - поднялся воевода Шварн, поскольку господин его уже покинул стол.
– Вольно же государю скомороха слушать с глумливыми пророчествами!

Что ж, благодарствуем хозяину, - с лёгким поклоном обратился к Кондувдею Изяслав.
– А ты, - метнул он взор вполоборота к Роду, - ты пойдёшь с нами к Звенигороду на берега Стугны, которую узрел. Сам убедишься в лживости своих пророчеств. А убедясь, по совести за них ответишь.

–  За правду лобным местом мне грозишь?
– пожал плечами Род, невольно вспомнив, что умрёт позорной смертью.

–  За правду никого не накажу, - веско ответил Изяслав.
– А насчёт места лобного… - Уж тут он применил свою любимую пословицу, слышанную ведальцем ещё в Чернигове: - Не место идёт к голове, а голова к месту!

10

Свинцовое небо навалилось на выгоревшее местечко, от коего уцелело лишь несколько хоромин.

–  Что за местечко?
– окликнул Род ближайшего ратника.

–  Сказывают, Тумощ. Тумощ местечко, - отвечал тот, поспешая к обозу.

Сюда, к Тумощу, подтягивалась от Звенигорода вся сила Изяславова. Черные клобуки уже подошли. Дружина старого Вячеслава, нового союзника, отчего- то задерживалась. Здесь остановился обоз с оружием, походным харчем, боевыми доспехами. У сумных, поводных и товарных коней хлопотали седельники, мечники и коштеи [413] . Полки кормились, снаряжались и окольчуживались. Пересказывалось из уст в уста, что галичане неподалёку, на том берегу Стугны. Вестоноша передового полка примчался и растревожил скверным известием: внезапным налётом из-за реки захвачены несколько киевлян и один чёрный клобук.

[413] КОШТЕИ - обозная прислуга (от слова «кошт»).

Род держался в окружении Изяслава, как было велено. Ночь прошла в седле. Куда спешили? Будто бы помирать торопились. Сырой утренний туман, проникая под кольчугу, бросал в дрожь, словно все чувственные жилы пришли в расстройство. Хотя с чего бы Роду расстраиваться? Он оставался спокоен. Однако не в силах был

превозмочь озноба.

Когда стали в виду Стугны, Иванко Творимирич обратил на себя внимание Изяслава:

–  Как гляну, государь, на тот берег, легион тысяч галичан!

Нет, не гораздо он обратил на себя внимание.

–  У страха глаза велики, - не посмотрел в его сторону Изяслав.

Рать исполчалась к бою. Первые стрелы галицких лучников стали вырывать воев из большого полка. Стрелки кыян старались отвечать тем же.

Род ждал: вот-вот вострубят рога, грянут бубны. Речка неширокая, мелкая на вид. Перебрести её в боевом запале не составит особого труда.

Однако не вострубили рога, не грянули бубны. Их упредило небо. Разверзлись хляби небесные и разом воздвигли между врагами непроницаемую стену воды.

Не просто сырость, а знобкая влага проникла под кольчугу Рода. Его сильнее затрясло.

К великому князю подскакал воевода Шварн:

–  Кыяне в смущении - дескать, небо шлёт дурной знак. Просят отложить битву.

–  Шварн, поразмысли, что изрекаешь!
– возмутился великий князь.

Не успел воевода разомкнуть уст в свою защиту, подскакал старый Кондувдей:

–  Князь! Сила у Владимирка велика, а у тебя дружина мала. Перейдёт он реку - нам плохо будет. Не погуби нас, сам не погибни.

Он ещё говорил о кокуйских и берендейских жёнах и детях, затворённых в поросских городах, их теперь надо защищать… Однако Изяслав уж слушал не его, а киевского боярина Глеба Ракошича:

–  Ты наш князь. Когда силен будешь, и мы с тобою. А нынче не твоё время, поезжай прочь.

Изяслав глянул вверх. В его молчании можно было угадать жаркую мольбу к Богу. Потому что небо вдруг затворилось, водяная стена исчезла. Зато отчётливее на том берегу стал виден смертоносный лес копий.

–  Братья!
– закричал Изяслав.
– Лучше нам помереть здесь, чем такой стыд взять на себя!

Но уже ни Кондувдея, ни Глеба Ракошича рядом не было. Рать дала плеча. Шварн делал беспомощные попытки сдержать бегущих. Слышалось: надрывались воеводы левой и правой руки, сберегая свои ряды, свои крылья. Тщетно! Вся рать дала плеча…

Род наблюдал, как метался великий князь, молил, заклинал бегущих. Наконец удалось схватить поводья его коня.

–  Приди в себя, храбрый воин!
– надрывно уговаривал ведалец.
– Гляди, вокруг тебя только ляхи да угры.

Изяслав опомнился.

–  Одни ли чужеземцы будут моими защитниками?
– скрипнул он зубами и поворотил коня.
– Это ты, проклятый волхв, накаркал мне беду!
– Род не отвечал, а когда они поравнялись, потому что князь придержал коня, услышал горестное: - Не поставь во грех, прямодушный правдолюб, эту мою погрубину. Просто ты до драки был прав, а не после драки.

Они ехали медленно с малой обережью на пустеющем поле.

–  Владимирко не спешит в погоню, - подскакал Шварн.
– Мыслит, твоё бегство - лесть. А чуть уразумеет, что не прельщаешь, погонится, аки лютый зверь.