Кровь фюрера
Шрифт:
— Он говорит, что около двадцати километров. Ближайший особняк в десяти километрах отсюда.
Фолькманн еще раз поворошил золу, помолчал, а потом посмотрела на Санчеса и медленно сказал:
— Ну и что ты думаешь, Велларес? — Фолькманн впервые назвал детектива по имени.
Санчес отер лоб тыльной стороной кисти и пожал плечами.
— У индейцев моей страны есть такое слово… — и Санчес произнес слово, длинное непонятное слово, при этом у него было удивленное выражение лица. — Это означает… очень странно. Очень… загадочно. — Он посмотрел на Фолькманна. — Ну, ты
Фолькманн кивнул. И в доме, и в постройках Фолькманн что-то ощущал. Заходя в каждую из них, он вздрагивал. Что-то словно касалось его изнутри. И Санчес тоже это чувствовал. И девушка. Фолькманн знал это наверняка. Это было ощущение, которое никто из них не мог описать словами.
Он повернулся к Эрике. Она смотрела на него, эта молодая немка, которая, отправившись в такую даль, надеялась хоть что-то прояснить для себя.
Они услышали какой-то шум. Обернувшись, Фолькманн увидел пилота вертолета, который подозвал Санчеса по-испански.
Фолькманн и Эрика молча смотрели на белый дом. Через пару минут вернулся Санчес. Он нес что-то в руке.
— Пилот, — сказал Санчес Фолькманну. — Он нашел это в кустах. Должно быть, ее сдуло во время посадки вертолета.
Санчес передал ему кусочек глянцевой бумаги. Фолькманн увидел, что это остатки очень старой черно-белой фотографии.
Половина фотографии была сожжена, а оставшаяся часть была потертой и потрескавшейся, но то, что было снято, все еще можно было различить. На фотографии была изображена женщина, молодая красивая блондинка. Она улыбалась в камеру, стоя на фоне неба и покрытых снегом гор.
Девушка держалась правой рукой за руку своего спутника, какого-то мужчины в форме. Видно было только плечо мужчины, его левая рука и часть туловища. Обгоревшие края фотографии были испачканы золой. Фолькманн сразу увидел темную повязку на руке Мужчины: черная фашистская свастика в белом круге.
Фолькманн долго смотрел на фотографию, пока Санчес не сказал:
— Переверни ее.
Фолькманн так и сделал.
Там была надпись, синие чернила выцвели, но можно было разобрать дату, написанную по-немецки в верхнем правом углу: Elfter Juli, 1931. Одиннадцатое июля, 1931 год.
Фолькманн поднял голову и закрыл глаза из-за яркого солнца. Он увидел, что Эрика и Санчес смотрят на белое здание.
Потом они повернулись к нему.
— Что же это значит? — спросил Санчес.
Фолькманн отряхнул полусожженную фотографию, снова посмотрел на светловолосую девушку и задал себе тот же вопрос.
ЧАСТЬ 3
Глава 18
ГЕНУЯ, ИТАЛИЯ. 9 ДЕКАБРЯ
Франко Скали стоял у окна портового здания и смотрел в цейсовский бинокль. «Мария Эскобар» опаздывала на два часа, и за эти два долгих часа Франко, должно быть, похудел на полкилограмма.
Но вот судно показалось у входа в гавань — огромное, водоизмещением двенадцать тысяч тонн. Великолепное
— Франко?
Скали опустил бинокль и улыбнулся симпатичной темноволосой секретарше, сидевшей за своим столом.
— Что, кисонька?
Он не рассердился из-за того, что его отвлекли, ведь корабль уже прибыл. На девушке были черные чулки и короткая плотная юбка из черной шерсти. Когда она закидывала ногу за ногу, из-под юбки выглядывали края чулок. Франко знал, что она это делает, чтобы подразнить его. Он был несчастлив в браке, но у него росло трое маленьких детей. Франко бесшумно вздохнул. Все женщины такие. Мучительницы.
Из окна маленького кабинета, расположенного над складом, открывался отличный вид на старый порт. Тут сильно сквозило, и на Франко был теплый шерстяной свитер. Но сейчас ему было жарко, несмотря на то что над портом завывал ледяной ветер. Франко знал, что ему жарко из-за перенесенного стресса, ведь в комнате было весьма прохладно. Девушка дрожала, маломощный обогреватель, стоявший рядом с ней, давал мало тепла.
— «Мария Эскобар», — сказала девушка.
— Что?
— Накладная на груз. Не забудьте принести мне ее копию.
— Она внизу, на складе. Не волнуйся, я дам тебе позже, когда «Эскобар» разгрузится.
У него были копии оригинала накладной и копии копий. Все они лежали в одной папке, так что не могло возникнуть никаких недоразумений по поводу груза судна.
Большой чувственный рот девушки растянулся в игривой улыбке. Франко улыбнулся в ответ, только сейчас понимая двойной смысл сказанной им фразы.
— Или ты хочешь сейчас, кисонька? — Он ухмыльнулся еще шире, видя, как девушка пытается сдержать улыбку.
— Франко… Вы же женатый мужчина.
— Но такие мужчины самые лучшие. Тебе мама этого никогда не говорила?
Девушка захихикала.
— Копия накладной, Франко…
— Как только закончу с разгрузкой.
— Ну, не забудьте.
Она была младшей секретаршей, а Франко — старшим таможенным клерком. Она была младше его на пятнадцать лет, но разговаривала с ним так, словно была его начальницей. Франко это нравилось. Девушка думала, что держит его за яйца, выставляя перед ним грудь и ноги, дразня его, искушая его, надевая короткие юбчонки, чулочки и облегающие блузки. Вот только ни за что она его не держала: Франко был умен. Очень умен. Такую неплохо было бы разок трахнуть на каком-нибудь ящике, но не более того. Да и вообще у Франко Скали были другие планы.
Он отвернулся, чтобы не смотреть на ноги девушки в черных чулках — одну ножку она соблазнительно забросила на другую и занялась своими алыми ногтями. Франко стал наблюдать за «Марией Эскобар», пересекающей гавань. Теперь бинокль был не нужен, так как корабль был уже близко, очень близко, всего в пяти минутах ходу от доков. Слева от гавани лежал древний город Генуя, его узкие улицы поднимались по ступенчатым склонам предгорий Апеннин.
Франко посмотрел на девушку и ухмыльнулся, а ее щедрые полные губы растянулись в сексуальной улыбочке. Подмигнув ей, Франко положил бинокль на стол и повернулся к двери.