Кровь и пот

Нурпеисов Абдижамил

— Отстань ты от человека!

Еламан как-то сразу весь потух, сгорбился и молча побрел к выходу. Видно, прав был дед Есбол: равного друга трудно найти, А дружба неравных людей все равно что плохая нога хромого: чем короче нога, тем сильнее человек хромает.

И по дороге домой Еламан твердо решил, не откладывая больше, перейти на другую квартиру.

А решив так, Еламан облегченно вздохнул, повеселел и поднял глаза. Навстречу ему шла женщина. Он еще не разглядел ее толком, но ноги его вдруг ослабли почему-то, а сердце заболело и застучало.

Он глянул пристальнее и стал задыхаться, будто долго бежал перед этим, — навстречу ему шла Акбала.

Она его сначала не заметила, проходя мимо, рассеянно подняла печальные глаза и даже отшатнулась, мгновенно изменясь в лице. Потом вспыхнула, как юная девушка при виде возлюбленного, тут же отвела взгляд и пошла дальше.

«Боже, боже! Как она изменилась! — лихорадочно соображал Еламан, сжимая в кулак дрожащие пальцы. — Плюшевая безрукавка истерлась, платье поношено…»

Щемящая жалость, и любовь, и нежность пронзили его. Он глядел ей вслед — она все уходила, уходила своей напряженной походкой, и он вдруг почувствовал все ее смятение, всю нерешительность…

— Акбала! — хрипло позвал он. — Акбала-ай!..

Акбала уходила. Оробев, не зная, что сделать, что крикнуть, Еламан столбом стоял на улице, приоткрыв беспомощно рот. «Неужто не обернется? Неужто в самом деле не захочет даже поговорить?» И ои понял уже, что не обернется она, затоптанная ее гордость не позволит обернуться. И еще он понял, что по-прежнему любит ее и жалеет.

А Акбала, ожесточаясь, как будто бросая кому-то вызов: «Я все та же Акбала!»— уходила. Дыхание ее прерывалось, точеный нос заострился, черные глаза на белом лице блестели. Такое выражение глаз бывает только у раненого зверя, судорожно бьющего ногами, будто бы бегущего в последний свой миг по земле.

«Ничего! Ничего между нами не может быть! Все кончено!» Раза два ей казалось, что она упадет, и она начинала шептать, прося у кого-то сил. Как строго (так ей показалось), как пренебрежительно глядел на нее Еламан!

Она опомниться не успела, как дошла до дома, хозяин которого приютил ее в Челкаре. Два малыша выбежали ей навстречу, но, испугавшись ее вида, отошли в сторону. Только самый маленький, несмышленыш, как всегда, радостно крича: «Апа, апа!»— подбежал и вцепился в подол.

Акбала машинально подняла ребенка, вошла в дом и застыла посреди комнаты. Она так ослабела, что даже до кровати не могла дойти, и опустилась на пол.

— Сам виноват!.. — шептала она, вытирая мокрые глаза. — Во всем только сам виноват! И в моем несчастье, и в несчастье ребенка нашего…

И она уже с бешенством, со злорадством припоминала все несчастья, во всем виня Еламана.

— Сколько умоляла: «Не выходи на лед!» Не послушал. А ведь знал, что будет буря. Знал, знал! А все-таки вышел на лед. Говорил, что любит. Нет! Не только не любил, но и не уважал. Если бы любил — слушал бы меня, слушал бы!.. А ты на своем настоял? Настоял? Так вот тебе, вот тебе! Гляди теперь! Вышел тогда на лед? Бая русского убил? А если бы ты любил меня… если

б ты о нашем ребенке подумал, стал бы ты русского бая убивать? Нет, ни о ком ты не думал! Ты виноват… Ты… Во всем! Один ты!..

Испуганные ребятишки сбились в углу, молчали, глядели во все глаза на Акбалу, слушали ее шепот, ее заклинания, видели, как она раскачивается и хватается за голову, — и ничего не понимали. Младший хотел было заплакать и даже скривился, но старшие погрозили ему, и он не решился заплакать. Акбала ничего не видела и не слышала.

Пришел Ануар. Он так тихо притворил за собой дверь, что Акбала и его не услышала. Некоторое время он смотрел на сгорбленную ее спину, на опущенную голову, потом кашлянул и спросил нерешительно:

— Ты… чего так сидишь?

Акбала промолчала. Потом встала и зажгла лампу. Выкручивая фитиль, чтобы поярче горело, она оглядела себя и поразилась, что не замечала раньше нестираного своего платья из белого батиста. «Как я опустилась! — со стыдом подумала она. — До чего дожила! Свою одежду не могла простирнуть!» Теперь она поняла (так ей показалось), почему Еламан пожалел ее глазами, вместо того чтобы презрительно отвернуться от неверной жены, причинившей ему столько зла. «Нет, нет, я правильно сделала, что не подошла к нему!»— думала она.

Немного придя в себя, Акбала занялась ужином. Она быстро ходила по комнате, искала то кастрюлю, то какие-то припасы, и как тень ходил за ней Ануар. Она останавливалась — потупив глаза, останавливался за ее спиной и он.

Сначала Акбала не обращала на него внимания, но потом странное поведение Ануара стало ее раздражать.

— Чего тебе? — резко вдруг спросила она, повернувшись к нему. — Так… Просто так…

— Свихнулся ты, что ли?

— Акбала… Прости!..

— За что?

— Да вот… Сама знаешь, захворал я… Из-за меня все вы нужду терпите.

— А-а! Да ведь со всяким может случиться.

— Нет, я просто… Я к тому говорю, что… Теперь уж я здоров. Завтра вот выйду на работу.

— Смотри! Не рано ли?

— Нет, нет… Я здоров! Совсем здоров! Я вот что хотел сказать, не о том вовсе… Ты прости, я путаюсь…

Ануар запнулся. Он переминался, глядел в угол, открывал и закрывал рот. Акбала решила помочь ему:

— Ну-ну… О чем ты хочешь сказать?

— Я хотел сказать… Ты только не сердись!

— Да нет же!

— Нет, ты не сердись… Я не знаю…

— О боже! Да говори ты!

— Акбала… Вот я тебя прошу: будь матерью… вот этим детям, а? Я хотел сказать… Так сказать, две половинки — одно целое.

Акбала опустила глаза. Она думала, что нужно немедленно уходить из этого дома, иначе рыжий возьмет ее измором.

— Зачем я тебе? — возразила она. — Ты еще молод, найдешь себе хорошую жену. А я вон даже с первым мужем не ужилась… Спасибо тебе, Ануар, теперь я уйду.

— Нет… Что ты, что ты! Куда ты пойдешь?

Но Акбала уже не слушала его. Быстро собрав всю свою одежду в узелок, она обернулась к детям, молча сбившимся возле очага.