Кровь и свет Галагара

Застырец Аркадий

— Пошел вон, жалкий бродяга! — взревел голос, глухой и бездушный, словно рычание в колодезном срубе. — Я, Страж Костра, говорю тебе: еще шаг — и за твою жизнь я не дам и сплющенной олы!

«Другой бы стал торговаться!» — невесело усмехнулся про себя Нодаль. Конечно, ноги его не слушались, из доспехов была на нем только легкая кольчуга да короткие наручи, скорее напоминавшие широкие браслеты, шлема — и вовсе как не бывало, да и не очень-то был ему нужен этот костер — ни тепла от него, ни душевной радости. Но чтобы Нодальвирхицуглигир Наухтердибуртиаль, которого посылают вон, повернулся и пошел туда, куда его посылают?! Кровь кинулась ему в лицо при этой чудовищной мысли. Никогда!

— Эй ты, мясо в железной бочке! — заорал он изо всех сил и сбросил с плеча свои сумки. — И как ты ее на себе таскаешь? Вылезай-ка,

тогда и поговорим.

Вместо ответа раздался страшный рев, и тот, кто называл себя Стражем Костра, двинулся Нодалю навстречь, выдернув свое оружие из потока. И Нодаль увидел, что это гладкая шарообразная булава величиной с хорошую голову и противник его, поигрывая ею, шагает легко, будто и не навешено на нем дюжины-другой циалов железа.

С криком «Помогай, моя саора!» подняв над головой свой посох, витязь тоже подался вперед и сразу понял, что придется ему несладко. Передвигаться по колено в воде, да еще когда ног от холода не чуешь — это тебе не на ярмарке в Сарфо с девчонками динлиганту отплясывать!

Меж тем его противник, обманным движением заведя булаву влево, неожиданно крутанул ею над головой и ударил сверху. Прием этот в Тсаарнии называют «От сердца по уму». Нодаль едва успел отклониться — и гладкий шар булавы, не причинив вреда, скользнул по его бедру и ушел в воду, подняв сноп ледяных брызг, окативший витязя с головы до пят. Впрочем, пятки его до того уж были мокры. Отскочив шага на три и не выпуская Стража из виду, Нодаль с изумлением уставился на его булаву, выпорхнувшую из воды с прибавлением: только что бывший гладким шар густо оброс довольно длинными острыми шипами. И не давая Нодалю опомниться, снова взлетел и опустился способом «Култан падает с ветки». Нодаль присел и увернулся. Слева поднялся новый фонтан брызг. Резкая боль обожгла ему плечо. «Ничего себе шипы, — пронеслось в голове, — кольчугу рвут как тряпку цинволевую! Пора с этим кончать!» Он перехватил посох, собираясь ударить вперед способом «Гром на рассвете», но, кинув взгляд на булаву, глазам своим не поверил. Вынырнув из воды во второй раз, она превратилась в громадный шестопер с острыми как видрабовые листья лопастями. «Да что ж это у него за буздыхан окаянный!» — подумал витязь и из-за этого запоздал с ударом на четверть лума. Страж Костра атаковал способом «Скользящее веретено». Выставив защиту «Весло рассекает волну», Нодаль уже знал, что ему делать. Он мгновенно рассчитал направление, откинул вражий шестопер кверху влево от себя и нырнул под воду, прижимая посох к груди. Теперь настал черед растеряться для его противника. В жалких отсветах холодного пламени, да еще через прорези забрала и не имея возможности наклониться пониже, он не в силах был разглядеть какое-либо движение под темной водой и принялся бить куда попало, вздымая своим шестопером фонтаны ледяных брызг. Но этим он только помог своему недругу. Отчаянно работая локтями, Нодаль прополз по дну и, выскочив за спиной у Стража Костра, способом «Стальная пощечина» нанес ему такой сокрушительный удар, что у кого другого — голова бы вместе со шлемом на три керпита отскочила. А этот — просто зашатался и навзничь бухнулся в воду.

— То-то! — сказал Нодаль, отфыркиваясь. — Вдвоем купаться веселее!

Схватив поверженного за выгнутые крылья оплечья, он приподнял его над потоком и оттащил под скалу, туда, где в свете поганого костра можно было разглядеть его получше. Усадив и прислонив стальную громаду к скале, Нодаль выдернул из ножен свой волнистый кинжал, откинул уродливое забрало и вздрогнул. В мертвящем свете его изумленному взору открылось болезненно красивое лицо: нежная кожа, тонкие черные брови, прямой, чуть приплюснутый нос с изящно очерченными крупными ноздрями и губы, красные как кровь на снегу. Нодаль торопливо отщелкнул застежки и осторожно снял шлем. По вороненому оплечью рассыпались золотистые волны. Сомнения быть не могло. Сам того не ведая, он поднял свой посох на женщину, и она повержена в прах, а если быть точным — в воду.

Тут ресницы красавицы задрожали, и, с трудом приподняв веки, она поглядела в глаза своему победителю взором, исполненным боли и слез.

Не в силах выдержать его на себе, Нодаль со стоном отвернулся и кинулся искать свои сумки. И они нашлись в ледяном потоке на удивление быстро. По настоянию храброго витязя отхлебнув из его кувшина глоток рабады,

красавица задохнулась, закашлялась и заговорила:

— О, мой могучий и прекрасный ликом избавитель! Своим великолепным ударом ты разрушил злые чары, тяготевшие надо мною семь долгих мучительных зим. За все это время от моей руки сложили головы в ледяном потоке две дюжины без одного юных и отважных витязей. И вот, наконец-то, пришел ты и теперь я спасена, если только тебе угодно будет сжалиться надо мной и довершить мое избавление.

«Вот оно как обернулось!» — с облегчением подумал Нодаль, а в голос поспешно произнес:

— Разве я в силах отказать тебе, дивная красавица? Повелевай, ибо и самая жизнь моя отныне принадлежит тебе!

— Прежде чем назовешь свое имя, поцелуй меня крепко в уста. Тогда холодный костер погаснет, ледяной поток обмелеет, и никогда уже не вернется ко мне отвратительное обличье беспощадного стража.

Сердце храброго витязя часто и сильно забилось. Он склонился над прекрасною девой и нежно прижал к ее устам свои — в долгом и упоительном поцелуе. А когда он не без труда прервал его, то с удивлением ощутил на языке неведомый пронзительно-кислый вкус и почувствовал, что сознание его оставляет. Но, прежде чем погрузиться в беспамятство, он успел еще раз взглянуть красавице в лицо и содрогнулся: глаза ее светились открытою злобой, а на губах играла омерзительная усмешка.

Об этом подвиге и трагической ошибке славного витязя с посохом сложены многие песни и записан возвышенным лиглагом величественный эрпарал в тысячу двести строк. Но мы не станем приводить здесь эти строки, чтобы не замедлять повествования, ибо славный витязь вовсе не погиб от вероломного поцелуя и его приключениям суждено было продолжаться к радости и доброй науке того, кто читает Книгу «Кровь и свет Галагара».

Не ведая, какое время — лум, нимех или несколько дней — пришлось ему пробыть без памяти, Нодаль открыл глаза и увидал склоненным над собой знакомое лицо красавицы из ущелья Ледяного Потока. И в тот же лум отчетливо припомнились ему все обстоятельства последнего приключения. Красавица улыбалась высокомерно, но не было у нее в глазах той торжествующей злобы, что давеча так поразила отважного витязя, загоревшись в отсветах холодного костра.

Теперь изумительная красота ее лика сверкала совсем по-иному, озаренная ровным немеркнущим светом, что разливался из невидимого источника под белокаменными сводами, оттачивая их жестокие, холодящие сердце изгибы. Ее золотистые волосы были убраны диадемой, составленной из крупных голубых лаэрагдов. Высокую грудь стягивал белоснежный латкатовый лиф, густо усыпанный отборными клакталами. А из-под груди ниспадала в пол прямыми, как стрелы, складками полупрозрачная чидьяровая юбка, чья легкая дымка не могла скрыть от стороннего глаза сладостно-уступчивых очертаний.

— Кто ты? Добрая рарава или безжалостная мерма? И что угодно тебе? Растоптать или вознести меня на волшебную высоту обладания тобою? — произнес Нодаль и, рванувшись вслед за отступившей красавицей, с удивлением обнаружил, что сидит, упираясь спиной и затылком в каменный столб, вкруг которого заведены и крепко связаны его руки. Кольчуги и оружия — как не бывало. Но одежда — в порядке, если не считать сырости, расплывшегося от плеча по рукаву рубахи кровавого пятна и разодранного до пояса ворота. Склонив голову на грудь, он вздрогнул и стиснул зубы: ко всему пропал и его талисман, его загадочная вещая саора.

— Какая тебе разница, кто я на самом деле? — сказала золотоволосая красавица и вскинула тонкие брови. — Ведь ты уже одарил меня страстным поцелуем и самую жизнь свою по доброй воле отдал мне во власть.

— То была всего лишь учтивая фраза. Не вкладывай в нее иного смысла, кроме обычной любезности!

— Ах вот, что! Так, значит, сомнения мои не напрасны, и хорошо, что здравый смысл удержал меня от падения.

— О каком падении ты говоришь?

— Как! Ведь я, повинуясь подсказке безумного сердца, собиралась одарить тебя своей красотой, без стыда отдать тебе на забаву свое искусное тело! С тобою, моим избавителем, намеревалась я разделить власть над тиолевым садом, собранным по всему Галагару и состоящим из ловких и прекрасных собою мастериц по части любовных клидлей! Счастье еще, что ты не пытаешься меня обмануть и честно признался в том, что твои слова — не более чем пустые скорлупки учтивого обращения!