Кровь и свет Галагара

Застырец Аркадий

Ра Он вытянул свои когти, нацелившись точно в глаза славному витязю и произнес несколько страшных слов, из тех, что не укладываются в голове у честного агара. И в тот же лум Нодаля поразила слепота.

— Ну как? — усмехнулся злокозненный дварт. — Несладко, да? Но я не беспощаден. Ты можешь еще отступить обратно к свету. Скажи только «Слушаюсь, господин».

— Будь ты проклят! — воскликнул отважный Нодаль, отнимая ладони от невидящих глаз и сжимая их в кулаки. — Есть в слепоте и свое преимущество, хотя и единственное, зато несомненное!

— Хорошо говоришь, агар! И что же это за преимущество?

— Не видеть твоей омерзительной хари! Ах, если б еще не слышать твоего поганого голоса!

— Мое

уважение к тебе безгранично, — злобно прошипел Ра Он. — Я просто хожу в поводу у твоих сокровенных желаний. Ты хочешь оценить и преимущество глухоты? Ну что ж, это можно устроить. Но позволь и мне удовлетворить свое скромное желание — навсегда заткнуть тебе глотку, чтобы из нее не вырывались больше такие наглые речи.

Тут злокозненный дварт подошел к ослепшему витязю вплотную, расположил свои когтистые пальцы по обе стороны от его головы, быстро произнес новое заклинание и дунул ему в лицо. Нодаль отшатнулся, от неожиданности сел и почувствовал, что уши ему заложило и ни один звук больше не проникает в сознание. Не услыхал он ни собственного страшного мычания, когда попытался крикнуть, ни злобного хохота Ра Она, с наслаждением созерцавшего со своего кресла бесконечную растерянность на лице героя, которого, как ему казалось, он превратил в беспомощную тварь. Но это заключение оказалось преждевременным. Нодаль, доведенный до отчаянья своим положением, неожиданно выхватил из-под себя массивный видрабовый ослон, крепко держа за толстую круглую ножку, раскрутил его над головой и швырнул прямо перед собой, да так удачно, что едва не раскроил своему могущественному обидчику голову.

Потирая ушибленное плечо, Ра Он злобно уставился на мычащего и размахивающего кулаками Нодаля и прошипел:

— А-а! Так тебе и этого мало? Ты не встаешь передо мной на колени, не проливаешь слез, беззвучно моля о пощаде? Ну что ж, испробуем еще одно средство.

Он протянул руку в сторону — и прямо из воздуха к нему в когти прыгнул черный бич, сплетенный из прокопченной сыромяти. Нодаль вдруг ощутил, как из внешнего мрака выскочило быстрое жало и обожгло ему лицо, потом еще, и еще раз, грудь, спину, плечи и ноги. Нодаль стоял неподвижно, рассчитывая бросок, и только на пятом или шестом ударе точным движением руки поймал неведомое жало, оказавшееся сыромятным бичом. Но как только он, овладев им, размахнулся, просто чтобы не оставлять внешний мрак без ответа, бич внезапно исчез, будто в воздухе растаял.

Тогда Нодаль, наугад предполагая, в какой стороне находится его мучитель, повернулся туда и сделал руками фигуру, называемую в Тсаарнии «фек-бек», среди криан — «крухдрак по берзам», а в землях Цли — «тын-дагадан».

— И это тебя не берет, — сказал Ра Он скучающим голосом. — Тогда отправляйся на Черные Копи. Пускай добрые криане прикуют тебя там к тележке в дюжину нимехов и используют как рабочую скотину, понужая бичом с утра до ночи. Все, убирайся. Недосуг мне больше с тобой!

Он шевельнул когтями в сторону несломленного витязя, произнес короткое мерзкое заклинание — и тот исчез без следа.

* * *

Не далек был от истины зловредный дварт, в ледяном своем сердце уверившись в том, что царевич Ур Фта, погребенный в колодце Ог Мирга, — все равно что мертвец. И все же в тот лум, когда верный Нодаль разделил его участь и подвергся тяжелейшим испытаниям, царевич был еще жив.

Не тьма его угнетала: что слепому тьма? Не холод, не пытка гноящейся раной на кошмарном ложе его тяготили — ведь вырос царевич не в пуху фогоратки, с младенчества покорные Син Уру наставники воспитывали его как воина, приучая к лишениям, трудностям и телесной боли.

А терзали царевича в страшном колодце черная тоска и холод отчаянья. Не давали ему собраться с мыслями об освобождении уколы беспощадной совести.

Горячо

оплакивал Ур Фта верного форла и винил в его смерти себя. Слуга — продолжение господина, и господин за слугу во всем ответчик — так научили его с детства. Пусть Кин Лакк был не просто слугою, пусть сам подбил царевича на этот безумный поход, — теперь стало ясно: когда следовало решать своим умом, Ур Фта слушался то форла, то Нодаля; когда же вернее было испросить совета у них, он диктовал им свою непреклонную волю.

Если бы они остались в Айзуре, то нынче сражались бы против криан под Фатаром, где и смерть почетна, не то, что в этой гнилой и безвестной дыре. Если бы они, похитив царевну, повернули назад и через Саклар — в Цлиянское царство, то царевна была бы теперь жива и под надежной защитой.

Вспомнив о бедной Шан Цот с перерезанным горлом, Ур Фта застонал и заскрипел зубами от ярости и стыда: где уж ему, слепому и беспомощному, уберечь слугу, когда не сумел защитить ту, которую выбрал в супруги! Да и зачем он смял и позволил неведомому супостату растоптать этот нежный тиоль, с какою целью? Разве любовь, не признающая преград и сомнений или хоть ненасытная страсть двигала им, когда он вывез это сокровище из Сарката? Нет, одна лишь корысть и холодный расчет — вернуть себе зрение, разделив с царевною ложе! Но и это упование обернулось одной досадой. Выходит, не только сгубил он царевну, но и сгубил ее понапрасну!

Даже всплывший в памяти бодрый голос Нодаля не пробудил теперь хоть слабой надежды. И славного витязя с посохом он, быть может, обрек на смерть, послав одного в опасный и долгий поход. Нет, жить ему после всего, что случилось, и впрямь не пристало! И казнь, что свершается теперь над ним, справедлива и своевременна!

Царевич вернул себе малую толику сил тем, что сам себя заставил поесть и до дна осушить кувшин с рабадой, в мыслях своих воздавая должное предусмотрительному Дац Дару. Но и после этого облачиться в доспехи стоило ему огромного труда и мучений, которые продолжались не менее полунимеха. И вот, наконец, он уложил перед собою щит внутренней стороной кверху и вниз рукоятью поставил в него цохларан в ножнах. Опершись на него, царевич с трудом приподнялся, встал на колени, а после — и на ноги. Пошатываясь, он приподнял цохларан, осторожно вытряхнул его из ножен и, придержав лезвие, отбросил ножны в сторону. Теперь острие упиралось ему под ложечку. Оставалось приподнять в этом месте щиток и навалиться на цохларан всей тяжестью.

«Дорога прямая и прекрасная, не хуже таруана!» — мелькнуло в голове — и вдруг царевич, уже подавшись вперед, в последнюю четверть лума напряг все силы и, вместо того, чтобы осуществить задуманное, повалился на бок со звоном и треском. Лум или нимех пролежал он без памяти, но когда очнулся, не сразу уразумел, что с ним произошло. И все-таки вспомнил, что с порога смерти его столкнуло единственное, случайно явившееся слово. И это было слово «таруан». В своих мучительных раздумьях он упустил одно удивительное обстоятельство: всесильный благородный дварт укрыл их путь на север, в миргальскую твердыню — таруаном! И это может означать только одно: все, что было затем, произошло с ведома и даже по желанию Су Ана. Выходит, что ведомы и желанны для него были гибель Кин Лакка, убийство царевны, поражение Ур Фты, позор и колодец Ог Мирга!

Царевич похолодел от этой мысли. Тот, кого он с младенчества почитал бесконечно милостивым и могучим покровителем своим и своих сородичей, оказывался на деле коварным и злым соучастником всех его бед. Так зачем отвело от него смерть первое слово в цепочке, ведущей к этому ужасному заключению? Глубокое отчаянье сделалось теперь бездонным. Торопясь оборвать нестерпимую муку падения в эту бездну, Ур Фта рванулся к цохларану, позабыв о телесной боли. И за этим движением вновь погрузился в беспамятство.